Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Во-вторых, спор шел на базе работы с источниками, включая обсуждение написания клинописных знаков и их чтения, лингвистических вопросов – понимания, произношения терминов, их коннотации. Меньше всего ссылок в этом споре было на Маркса, Энгельса и Ленина. Собственно, не считая некоторых второстепенных замечаний, их не было вообще.

В-третьих, важно то, как завершилось противостояние. Конечно, знаменитый апокриф о том, что Дьяконов и Струве договорились, что первый не будет писать статьи по темам второго[444], можно и не принимать всерьез, но есть вполне доказанные вещи. Это – спокойный отзыв Струве о Дьяконове в одной из последних статей[445], притом что каждый остался при своей точке зрения.

Конечно, все это совершенно не похоже на ситуацию, условно говоря, 1928–1948 гг. Научный спор не был политизирован, даже самые болезненные выпады не переходили в обвинения во вредительстве или неблагонадежности, и в результате спора ни один из участников не утратил катастрофически своих позиций. Пожалуй, можно сказать, что после этого Дьяконов стал признанной частью мейнстрима, хотя и нес иные идеи, чем те, что составляли прежде ядро советского образа древности. Но это не означало также и низвержения Струве, а прежде всего – его основных идей. То есть «ядро» начинает меняться и вбирает в себя те концепты, которые прежде вытеснялись на периферию.

Процесс этот можно подтвердить еще рядом примеров, чтобы последующие выводы не строились на слабой фактической базе.

Уже в начале 1950‐х гг. появилась возможность наличия двух трактовок одного принципиального вопроса в историографии эллинизма. В 1950 г. была посмертно издана книга А. Б. Рановича «Эллинизм и его историческая роль» – первая в советской науке попытка дать развернутое видение этой исторической эпохи. Работа была написана целиком в духе предшествующего периода, но, конечно, в лучшем исполнении, на которое был способен Ранович как один из создателей «ядра» советской науки о древности[446]. Прежде всего эллинизм здесь предстает как отдельный этап в развитии рабовладельческой формации, без которого возможности рабовладельческого способа производства не могли бы раскрыться в последующем этапе римского объединения Средиземноморья. А Ранович тем самым выполняет роль того, кто «раскрывает» суть эллинизма, правильно маркируя ее с помощью советско-марксистской терминологии[447].

Симптоматично, что у этой концепции фактически не было периода торжества, и смерть автора в этом случае следует считать только дополнительным фактором – ведь доживший до оттепели Струве, как можно было видеть, в новых условиях играл по новым правилам. Но в случае с эллинизмом примечательным является тот факт, что главным критиком концепции, претендующей на исчерпывающее объяснение вопроса, выступил представитель не молодого поколения, а Константин Константинович Зельин (1892–1983), один из исследователей, который был довольно решительно вытеснен на периферию в событиях предшествующих лет.

Зельина отличали ясность мысли и стремление отстаивать свои взгляды; первоначально он сосредоточился на хеттологии, которая была перспективной сферой науки в первой половине XX в., но имел неосторожность встать на пути Струве. После того как Зельин опубликовал убедительную критическую статью в адрес одной из версий учебника по истории Древнего Востока в исполнении ленинградского академика[448], его шансы защитить диссертацию по хеттам оказались сведены к нулю, и он «переквалифицировался» на эллинизм. Докторскую диссертацию Зельин защитит только в 1963 г. (при этом его книга, предваряющая защиту, подверглась достаточно сильной бомбардировке со стороны Струве[449]), когда ему уже шел восьмой десяток, даже позже, чем Дьяконов (1960), защите которого также однозначно препятствовал Струве.

Тем не менее Зельин решительно выступил против концепции Рановича вскоре после выхода книги – как в отдельной рецензии[450], так и на инициированной дискуссии[451]. Главный тезис Зельина заключался в том, что эллинизм – конкретно-историческое явление в истории рабовладения, возникшее в определенных географических границах, и поэтому не может считаться обязательным этапом в истории рабовладельческой формации.

Практически в те же годы Е. М. Штаерман запускает процесс пересмотра представлений о поздней Античности – то, что в итоге будет называться проблемой перехода от Античности к Средним векам. Как можно было увидеть, это обсуждение привлекло многих исследователей, чьи взгляды теперь были восприняты, – таких как М. Я. Сюзюмов.