Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Эти опыты продолжались и позднее. Во время войны, будучи эвакуированным в Иркутск, Лурье пишет статью «Покорение Греции Македонией в тенденциозном освещении немецких историков» (она осталась неопубликованной). И здесь тоже складывается характерный перекос: на протяжении большей части рукописи историк пытается выстроить рассказ о немецкой историографии македонского завоевания, касаясь работ Нибура, Дройзена, Гольма, Белоха, причем последний аттестуется как подготовитель фашистской концепции, представителям которой уделено менее всего внимания. Главный пафос работы заключается в намерении показать, что немецкая историография проблемы всегда отражала политическое состояние Германии в тот или иной момент ее истории – то есть и дофашистская историография была всегда тенденциозна. Выбранная позиция, кстати, заставляет выступать самого Лурье в роли носителя объективной истины: если нужно дать критику заблуждений, то неизбежно приходится брать на себя ответственность за формулирование нормы. В статье о Спарте акцента на этом удалось избежать благодаря тому, что автору было легко выделить основные элементы фашистской пропаганды спартанского мифа и последовательно развенчать их. Но македонское завоевание было более сложным вопросом, поэтому Лурье решил начать статью с «объективного и беспристрастного исторического освещения»[512], что и заняло практически две трети ее объема.

Конечно, апелляция к уже познанной истине – это признак марксистской методологии, и поэтому можно говорить о том, что к началу войны Лурье проходит – почти с десятилетним опозданием по сравнению с теми же Богаевским и Струве – путь постижения советско-маркистской ортодоксии. Наброски его статей показывают, что он знал контекст основных работ всей четверки «классиков» теории, и хотя нередко ссылки и точные формулировки дописывались позднее, сами отсылки к тем или иным теоретическим «установкам» органично входили в текст работы. В советской историографии наступил тот этап, когда даже зрелому ученому нужно было учиться не время от времени вспоминать о своих обязанностях перед господствующей теорией, а чувствовать ее изнутри.

Учесть это историк пробовал в докладе «Предшественники фашизма в античности» – судя по всему, он был сделан в Иркутском университете[513], и в его тексте в качестве теоретической основы использованы признаки фашизма, взятые из речи Сталина от 6 ноября 1942 г.[514] По этим признакам историк и обозначает предтеч фашистских идей в Древней Греции; правда, он дает в конце доклада характерную оговорку: в рабовладельческом обществе теории, обосновывающие право на раба его «варварским» происхождением, были исторически обоснованы, в отличие от фашистской идеологии, которая «имеет пережиточный характер» и потому недолговечна[515]. Симптоматично, что даже такая работа принесла проблемы автору: Иркутский университет поднял вопрос о сочувствии Лурье гитлеровскому фашизму и стремлении его популяризировать – вероятно, из‐за той части доклада, где говорилось о пренебрежении Аристотеля к варварам[516]. Судя по всему, тонкую мысль о разных стадиях развития обществ мало кто услышал, а нахождение параллелей между Феогнидом, Платоном, Аристотелем, с одной стороны, и предтечами фашизма[517], с другой, вызвало подозрение в пропаганде. В годы, когда бдительность считалась залогом безопасности, это был совсем не безобидный поворот событий, и Лурье повезло, что он смог вернуться в Москву до того, как скандал повлек какие-то реальные последствия.

Легко заметить, что вхождение в общее русло давалось историку с трудом – в литературе хорошо исследован тот факт, что выход первой части университетского курса лекций по истории Греции был встречен сугубо отрицательно, и даже спустя почти десять лет, когда уже совершится увольнение историка из ленинградских учреждений, ему будут припоминать эту его работу. Более того, она теперь даже связывалась с его дальнейшими неудачами. В 1949 г. заведующий кафедрой истории древнего мира МГУ Н. А. Машкин говорил на одном из заседаний:

Какая концепция истории Греции у С. Я. Лурье…? Концепция вот какая: никакого патриотизма в Греции не было, аристократия боролась с персами, а демократия сочувствовала персидскому завоеванию. Эта линия С. Я. Лурье проводилась последовательно в течение ряда лет и дело дошло до того, что должны были даже отказаться от статей профессора Лурье в третьем томе «Всемирной истории»[518].