Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Частичная маргинализация, однако, была не всегда связана с провинцией, но иногда с появлением последователей у тех историков, которые не получили полного признания мейнстрима. Соавторы и ученики К. К. Зельина, Ю. Я. Перепёлкина ориентировались в своих работах на тех, кто был для них авторитетом, и неполное совпадение или вовсе расхождение с ядром здесь уже воспринималось как норма, поэтому это новое поколение гораздо менее стремилось преодолевать расхождение, придерживаясь скорее политики недоговаривания. Например, влияние Перепёлкина можно усмотреть в сугубо конкретной ориентации исследований О. Д. Берлева (1933–2000) и его отказе определять классовую принадлежность трудящегося сословия (хемуу нисут) в Египте Среднего царства[568].

Еще одна тенденция, которая была общей для советской науки в эти годы, – возрастание относительной автономии через рост закрытости. Вообще поздняя советская историческая литература воспринималась с читательской точки зрения исключительно негативно – практически обязательные теоретические вводные главы или параграфы, которые никто не читал, однообразная терминологическая рамка и в целом достаточно тяжелый язык повествования при частом отсутствии сюжета, за которым можно было бы следить. Все это считается не без оснований признаками упадка советского исторического нарратива. Но я бы хотел обратить внимание и на другой аспект: рождение «птичьего языка» есть признак профессионализации, которая может использоваться в определенные моменты как раз для того, чтобы не пускать в этот мир посторонних. В западных обществах, где научная автономия оставалась мало поколебленной со времен Средневековья, перед историей стояла иная задача – привлечения внимания стороннего читателя к историческим открытиям. Но в советской науке «читабельные» книги могли быть прочитаны и поняты любым партийным деятелем, а то, что понимаешь, критиковать легче. Поэтому фактически невнятность языка исторической литературы была средством защиты.

Та же тенденция проявляет себя и в таком источнике, как отчеты научных учреждений. От сталинского времени сохранились потрясающие отчеты – полные стенограммы заседаний, в которых не просто фиксируются тезисы выступающих, а записывается их речь, вплоть до того, что можно увидеть стилистические отличия в репликах разных ораторов. Поскольку заседаний было много, то выступающие не успевали править стенограммы, и некоторые источники дошли до нас необработанными, хранящими живую речь историков (конечно, со скидками на ошибки или усталость стенографисток).

Уже в 1970‐е гг. от этого источника не остается и следа. Это тоже парадокс, который может смутить начинающего историка науки: риски стали ниже, а высказывания, напротив, тише, чем в сталинское время. Но люди учатся осторожности постепенно, достигая совершенства тогда, когда его цена уже не настолько высока. И поэтому отчеты состоят теперь из таких фраз, из которых можно узнать только одно: событие, которое должно было состояться, состоялось, работа, которую следовало проделать, была выполнена.

Рискуя утомить читателя в самый короткий срок, приведу пример, сразу предуведомив, что он и должен утомлять. Только посмотрите, как строится эта иерархия: в Отделении истории Академии наук создан Научный совет «Закономерности исторического развития общества и перехода от одной социально-экономической формации к другой», внутри этого совета есть секция «Генезис и развитие феодализма», отчет которой начинается так:

Научно-координационная деятельность Бюро секции в отчетном году определялась прежде всего задачами, поставленными в постановлении ЦК КПСС «О подготовке к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина». Важнейшие направления и содержание работы секции были тесно связаны с решением этих задач (применительно к изучению закономерностей феодальной формации)[569].

Далее излагается ход работы VIII Всесоюзной сессии византинистов, организованной в Свердловске («ставшем крупным центром византиноведческих штудий»[570]). Указано, что участвовало много ученых со всего Советского Союза, названы основные доклады, выделен призыв «оберегать чистоту марксистско-ленинской методологии»[571].