Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В Центральной Азии после долгой борьбы за установление советской власти большевистские законодатели в конце 1920-х годов ввели уголовные кодексы, значительно отходившие от языка модерности, который характеризовал их законотворчество в других регионах. Реформаторы столкнулись с традициями развлечения и торговли сексуальностью, которые кардинальным образом отличались как от русских забав, так и от практик однополых отношений, встречавшихся на Кавказе. Узбекские и туркменские молодые мужчины-проституты – бачи – были организованы в бордели или танцевальные труппы. Руководили ими сутенеры, часто получавшие этих молодых юношей в свое распоряжение по сговору с родителями и опекунами[672]. Большевистские законодатели вознамерились искоренить (наряду с выкупом невест и полигамией) эту форму мужской проституции как «преступления, составляющего пережитки родового быта»[673]. В воззрениях строителей «светлого будущего» миссия социализма покончить с проституцией (как правило, женской) соединилась с марксистской догмой, создававшей исторические иерархии цивилизованных и отсталых обществ. Как юристы послереволюционного периода отклонили криминализацию женской проституции в РСФСР, так и существование мужчин-проститутов было сохранено в узбекском и туркменском законодательствах. При этом все остальные аспекты маскулинной секс-торговли были запрещены. Как и в других случаях, касавшихся «пережитков родового быта», статьи узбекского и туркменского уголовных кодексов, запрещавшие мужскую проституцию, не отличались юридической лаконичностью и медикализированным языком, характерным для законов о половых преступлениях республик Советского Союза, уже вошедших в эпоху модерности. Социальные практики, подлежавшие искоренению, описывались в этих кодексах с почти этнографическими подробностями. Бачи и их патроны не были включены в перечни категорий лиц с «врожденными» половыми девиациями (которые, как считалось, существовали в «цивилизованных» обществах). Все это явилось результатом совместных усилий юристов, партийных активистов и ученых-экспертов по изучению обычаев народов данного региона в 1925–1928 годах с целью введения законодательства, призванного преодолеть «отсталость» семейных, гендерных и интимных отношений[674].

Уголовный кодекс Узбекской ССР, впервые принятый в 1926 году, содержал по сравнению со всеми остальными кодексами советских республик наиболее тщательно разработанные статьи, запрещавшие однополые отношения между мужчинами. Всего в нем было восемь статей, направленных против различных практик (статьи 276–283). Они были сгруппированы с другими статьями, составлявшими «пережитки родовых обычаев» – в отличие от половых преступлений, которые находились в отдельной главе, регулировавшей преступления против личности. Мужеложство, указанное также под своим местным наименованием – «бачебазство» (как добровольное, так и насильственное) – запрещалось первыми двумя статьями. Следующая статья запрещала совершение этого же акта с несовершеннолетними или малолетними. Уникальной для советского законодательства была статья 278 кодекса, запрещавшая сексуально домогаться мужчин. Ее формулировка повторяла принятый в 1923 году прогрессивный закон РСФСР, запрещавший сексуально домогаться женщин[675]. Введение этого необычного постановления о запрете сексуальных домогательств взрослых мужчин красноречиво свидетельствовало о беспокойстве большевиков о том, что узбекских мужчин могли вовлекать в проституцию. Подобно женщинам российской советской республики, узбекских мужчин надо было защищать от насилия и давления, которые, как считалось, могли быть использованы для принуждения к сексуальному обмену и даже проституции. Запрет сексуального домогательства также подчеркивал распространенное представление, что социальная среда – причина однополых отношений в данном контексте; мол, податливые, но «нормальные» мужчины могли попасть под влияние «родовых» элементов и быть насильственно вовлечены в мужеложство, что не отвечало их природным наклонностям.