Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Традиционная позиция властей касательно молодых юношей была отражена в статьях 280–282, касавшихся преступлений против бачи. Бачебазство, то есть «содержание лиц мужского пола (бачи) для мужеложства, а также подготовка и обучение их этому» влекло за собой максимальное наказание в виде лишения свободы на пять лет, если жертвы были совершеннолетними мужчинами, и на восемь лет, если они не достигли совершеннолетия. Заключение соглашений между содержателями бачи и родителями или попечителями, которые продавали своих сыновей в проституцию, было запрещено статьей 282. Максимальное наказание в отношении родителей за это преступление составляло три года, в то время как содержатели бачи могли получить до пяти лет лишения свободы. «Сводничество, а также вербовка мужчин для мужеложства» были отдельным преступлением и также зеркально отражали стандартное применение этой статьи по половому признаку (в отношении женщин, вовлекаемых в проституцию), которое можно было найти в других уголовных кодексах советских республик[676]. Еще один статут в этом кодексе, также уникальный среди УК советских республик, содержал запрет на «устройство общественных увеселений (базмов) с участием бачей» (статья 281). Максимальное наказание за это преступление предусматривало три года. Содержатели притонов юношей-проститутов рассматривались большевистскими законодателями как классово чуждые капиталистические элементы, которые заключали сделки с бедными семьями ради вовлечения детей в сексуальную эксплуатацию и использования их в публичных празднествах. В первом туркменском УК 1927 года большевистскими юристами был принят сходный, но менее проработанный текст, направленный в первую очередь против тех, кто совершал преступления с вовлечением в них несовершеннолетних бачей[677].

Некоторые комментарии, прозвучавшие из уст юристов советских России и Украины, отражают различия между биомедицинским подходом к гомосексуальности в этих республиках и моделью, базирующейся на социальных условиях, характерных для прочих регионов Советского Союза. В Москве П. И. Люблинский утверждал, что на востоке страны, где традиции позволяют «более зажиточным и властным элементам эксплуатировать зависимость более слабых», гомосексуальность справедливо рассматривается как «бытовое преступление»[678]. Юристка из Одессы, Е. П. Френкель, считала запрет мужеложства в Азербайджане мерой защиты невинных «ввиду его [мужеложства] крайнего распространения». Ожидалось, что «новая культура» заменит старые устои жизни, что спорт и образование оздоровят половые отношения, и насилие над молодыми людьми перейдет в разряд редких явлений патологического характера[679].

Стремление социализма искоренить в неславянских республиках формы однополого эроса, вызываемые культурными обычаями, подчеркивали несогласованность применяемых подходов: если сексуальные меньшинства европейского, «цивилизованного» центра были отданы в ведение медицины, то на нехристианской «отсталой» периферии они рассматривались как эндемическая форма развращенности. Не имело значения, что некоторые личности в окраинных республиках могли быть «врожденными гомосексуалистами» и потому менее всего виновными в своей сексуальности. Для юристов и бюрократов Комиссариата юстиции подобное противоречие между декларировавшимся Советским Союзом прогрессивным подходом к половым вопросам и его политикой в отдаленных регионах не выглядело проблематичным. Эти различия упоминались лишь мельком или вообще игнорировались[680]. В ответе Народного комиссариата юстиции РСФСР на запрос Научно-гуманитарного комитета М. Хиршфельда о положении советских гомосексуалов в 1928 году сообщалось, что «в отдельных республиках, где педерастия особенно распространена», она наказуема[681]. Комиссариат не видел необходимости разъяснять, на основе чего делались выводы о распространенности «педерастии» и почему было принято решение о ее преследовании за пределами европейской части Советского Союза. Подобный лаконизм, по-видимому, объяснялся, хотя бы отчасти, противоречивостью взглядов большевиков на однополую любовь. Тем не менее сам язык законодательства, особенно в зеркальных статьях УК, касающихся разных полов и посвященных половым домогательствам и сводничеству (в которых внимание с женщин переводилось на мужчин), свидетельствовал, что в «отсталых» республиках инверсии маскулинности вызывали особое беспокойство советского режима. С этими проявлениями «пережитков родовых обычаев» власти предпочитали бороться, не привлекая к ним особого внимания, поскольку эти действия шли вразрез с наступившей в европейских частях Советского Союза модерностью в регулировании половых отношений.

Утопическая медицина придумывает «трансвестита»

Лишь немногие аспекты советского общества остались не затронутыми первой пятилеткой. Трансформация экономики бывшей Российской империи в социалистическую была новаторским предприятием, попыткой за десятилетие достичь того, чего Западная Европа добилась за сто лет промышленной революции.