Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Отсутствие каких-либо интересов и связей с отсталыми слоями общества, полное погружение в интересы своей профессии и отсутствие настоящей потребности к труду заставляет нас ставить неблагоприятный прогноз будущего испытуемого: он останется верен своей профессии, и его будущим «друзьям» следует опасаться его как вора[688].

Мнение Белоусова отражало позицию Межведомственной комиссии Народного комиссариата здравоохранения РСФСР по борьбе с (женской) проституцией, а также страхи, нашедшие выражение в законодательстве против узбекских бачей. Подобно тем, кто стремился положить конец женской проституции, психиатр, описывая «гомосексуальный быт» П., смотрел на мужчину-проститута как на тунеядца. Характеризуя социальное окружение П., Белоусов использовал термины, похожие на те, которыми оперировали юристы Средней Азии, но не идентичные им. Мужчина-проститут принадлежал к «отсталым слоям общества», в данном случае – к меньшинству населения России, в то время как в советском Узбекистане, который считался «отсталым» регионом ввиду исторических причин, «пережитки родовых обычаев» наблюдались повсеместно.

В этих корректирующих замечаниях на взгляды Краснушкина и Холзаковой не было даже и намека и на то, что для лечения подобных пациентов применялось какое-либо терапевтическое вмешательство. Краснушкин быстро эволюционировал к основанной на психопатии этиологии однополого «извращения» – очевидно, в ответ на неудачи терапевтических притязаний гормональной теории. В 1927 году он писал, что присутствовал при трансплантации мужских «половых желез» от животного мужчине-гомосексуалу, а также «двум старикам в целях омоложения». Неудача этих операций заставила его проникнуться скептицизмом в отношении притязаний Штайнаха. Биологическая предрасположенность к гомосексуальности, может, и существовала, но была недоказанной. Меж тем, в однополых учреждениях (вроде тюрем, где практиковал Краснушкин) наблюдались примеры возникновения «компенсаторного гомосексуализма», который не был врожденным. Несмотря на всё это, Краснушкин продолжал последовательно отстаивать идею о некриминализации безобидных половых девиаций. В изданном в 1929 году сборнике лекций по психопатии преступников он фактически отверг какую-либо роль конституциональных факторов в формировании гомосексуальной личности, поставив на первое место воспитание. Тем не менее Краснушкин оставался убежден, что существуют «социально полезные и ценные психопаты», в том числе и среди гомосексуалов[689].

Резкий отход Краснушкина от понимания сексуальной аномалии как биологически обусловленной и занятая им позиция защиты гомосексуалов как «социально полезных» не были чем-то исключительным для психиатрического сообщества. В 1929 году на заседаниях Ученого медицинского совета Комиссариата здравоохранения, посвященных вопросу «трансвеститов», звучали всевозможные теории и оценки сексуально-гендерного диссидентства. Эти дискуссии, которые пришлись на период утопической фазы культурной революции, отличались весьма положительной оценкой личности «трансвестита» (включая предположение, что «в исключительных случаях» возможно и признание однополых браков), но высказывались и опасения, что за пределами медицины «средний пол» может вылиться в проблему. Вопрос регулирования сексуально-гендерного диссидентства рассматривался экспертами как в целом противоречивая задача, при всем том они не хотели передавать его в ведение милиции и суда.