Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Неожиданный запрет мужеложства привел должностных лиц, в том числе чиновников от литературы и медицинских экспертов, в замешательство. Не все они были готовы смириться с последствиями, которые запрет нанес сферам их компетенции. Наиболее ярким примером такого смятения явилась покупка директором Государственного литературного музея В. Д. Бонч-Бруевичем хорошо известного дневника и бумаг ленинградского поэта Михаила Кузмина. В ноябре 1933 года Кузмин получил двадцать пять тысяч рублей за свои дневниковые записи с августа 1905 года по декабрь 1931-го. В дневнике недвусмысленно говорится о гомосексуальности Кузмина и его знакомых[779].

1 февраля 1934 года (то есть между декабрьским постановлением политбюро и мартовским постановлением Президиума ЦИК Союза ССР об уголовной ответственности за мужеложство) чиновник ОГПУ истребовал и получил от Бонч-Бруевича весь архив Кузмина. В апреле специальная комиссия Культурно-пропагандистского отдела ЦК ВКП(б) начала расследование деятельности директора музея. В центре внимания комиссии была покупка бумаг Кузмина за большую сумму денег. В майских письмах 1934 года к Ягоде и наркому просвещения РСФСР А. С. Бубнову Бонч-Бруевич защищал ценность архива и его тематику, связанную с гомосексуальностью. Он отмечал, что приобретенные бумаги важны для понимания «направления левого символизма <…> буржуазного общества»[780]. Через три дня после того, как эти письма были написаны, в «Правде» и «Известиях» появилась статья Горького «Пролетарский гуманизм». Однако Бонч-Бруевич продолжал отстаивать ценность своего приобретения[781]. 20 июня партийная комиссия объявила Бонч-Бруевичу выговор за то, что тот «дорого» заплатил за «материал нередко макулатурного характера», приказала провести чистку штата музея и распорядилась, чтобы будущие приобретения совершались только с согласия народного комиссариата под руководством Бубнова. Сам Кузмин избежал ареста и умер естественной смертью в 1936 году, в связи с чем большая часть проданных им Бонч-Бруевичу дневника и бумаг была возвращена музею в 1940 году[782]. Юрий Юркун, партнер Кузмина в советскую эпоху, был арестован НКВД в 1938 году в пору великого террора (по обвинению в контрреволюции, а не в гомосексуальности) – во время чистки творческой интеллигенции Ленинграда. После семи месяцев допросов его расстреляли в сентябре 1938 года[783].

Других гомосексуалов и их литературные труды ожидала похожая участь во время чисток 1933–1934 годов[784]. Николай Клюев, поэт русской деревни и гомосексуальной любви, вызвал гнев Ивана Гронского, ответственного редактора «Известий ВЦИК», а заодно и главного редактора толстого литературного журнала «Новый мир». Гронский (как он сам утверждал в 1959 году) выделил в 1932 году нищему поэту щедрый академический паек. Клюев перебрался в деревню со своим любовником (художником Анатолием Яр-Кравченко; они познакомились в 1928 году), писал там стихи и даже послал Гронскому некоторые из них для публикации. Тот пришел в ярость из-за их гомосексуального содержания и попробовал убедить поэта «писать нормальные стихи». Когда Клюев прямо отказался, Гронский без колебаний позвонил Ягоде (а позже заручился поддержкой Сталина) и потребовал, чтобы поэт был выслан из Москвы[785]. Звонок, очевидно, состоялся непосредственно перед арестом Клюева 2 февраля 1934 года. Поэта допрашивали на Лубянке в Москве и обвинили по статье 58(10) (в контрреволюционной кулацкой агитации, а не в гомосексуальном поведении). Скорее всего, это было связано с энергичными нападками на коллективизацию в его стихах. 5 марта он был выслан в сибирский город Нарым. В октябре 1937 года, уже в ссылке, Клюев был вновь арестован и расстрелян как контрреволюционер[786]. В ответ на отказ Клюева гетеросексуализировать свои стихи Гронский решил «очистить» столицу от поэта и от его гомосексуальности. К большей выгоде для себя, чем Бонч-Бруевич, этот чиновник от литературы понимал, какую политическую цену ему пришлось бы заплатить за финансовую поддержку незаконного (и антисоветского) гомосексуального таланта. Решение ОГПУ подвести Клюева под статьи Уголовного кодекса за контрреволюционную деятельность не умаляет впечатление, что поэт оказался в лапах органов госбезопасности за свою гомосексуальность, от которой он не желал отказываться. Однако требуется более тщательное изучение его дела в архивах госбезопасности, чтобы утверждать это со всей определенностью[787].