Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В апелляционной жалобе адвокат Степановой утверждал, что Анна достигла половой зрелости к моменту ее связи с его клиенткой (и таким образом их отношения не подпадали под статью 152). Он писал, что Анна якобы потеряла девственность в результате мастурбации, а не по вине подсудимой. Кроме того, он предлагал суду учесть «психическое состояние здоровья» Степановой. Верховный суд РСФСР отклонил эти прошения, процитировав заключение судебно-медицинской экспертизы. В 1940 году юристами еще не использовалось революционное понятие о «взаимном согласии» между половозрелыми женщинами, поскольку обязанности женщины ограничивались строгими рамками сталинской принудительной гетеросексуальности. Аргументы защиты опирались на медицинское понимание половой зрелости жертвы и на состояние психического здоровья обвиняемой, что могло бы стать лучиком надежды для Степановой, но, подобно судам над мужчинами-гомосексуалами конца 1930-х годов, медицинская экспертиза, которая свидетельствовала в пользу подсудимых, редко принималась во внимание. Также полностью отвергалась возможность возникновения сексуального влечения у женщин вне контекста гетеросексуальных отношений; ссылки на подростковую мастурбацию игнорировались. В глазах судей отвращение юной Анны к гетеросексуальным связям представляло собой социально опасное явление, было следствием ее связи со Степановой, и действия суда были призваны положить этому конец. Анну убедили предать свою более взрослую подругу, и теперь предполагалось, что заботами матери она будет перевоспитана к нормам гетеросексуальной жизни. Попытавшись оспорить понимание половой зрелости и половой свободы личности, Степанова на собственной судьбе познала новые рамки сталинской принудительной гетеросексуальности.

Заключение

Почти все драмы судебных заседаний, описанные здесь, разыгрывались за закрытыми дверями. В отличие от показательных процессов 1920-х годов против духовенства и монахов, обвинявшихся в половых преступлениях, это не были поучительные спектакли с целью демонстрации широкой аудитории большевистских ценностей. Не предназначались они и для того, чтобы заявить капиталистическому миру о моральной чистоте сталинского социализма. В Советском Союзе не было ничего подобного скандалу с Эрнстом Рёмом, который включал в себя гомофобную риторику, и завершился Ночью длинных ножей[906]. Эти процессы разыгрывались не для масс как показательные суды, а прежде всего для тех, кто в них фигурировал. Сталинские суды над гомосексуалами представляли собой отдельную микрополитическую среду, в которой ковались и упрочивались новые представления о гендере, сексуальности, медицине и законе. Подсудимые, их адвокаты, судьи, непрофессиональные эксперты, а также прокуроры играли роли, объяснявшие и развивавшие значение новых предписаний о принудительной гетеросексуальности, которая со стороны отцов должна была выражаться в семейной любви и заботе, а со стороны матерей – в инстинктивной материнской преданности.