Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Начиная разговор с обзора мужских тюрем, стоит отметить, что звучавшие в начале 1920-х годов точки зрения экспертов о месте так называемой «педерастии» в тюремной жизни отражали (зачастую бессознательно) общие маскулинные традиции взаимной сексуальной активности. Иерархии возраста, физической силы, владение ресурсами и социальный статус определяли, кто окажется сексуально доступным, а кто станет доминировать. Юный новичок, если его изнасилуют или соблазнят сокамерники, входил в тюремную социальную систему как «педераст», человек низшего класса. Как только этот статус установился, он мог обратиться к проституции как механизму выживания, если ему это позволяли обстоятельства и особенности характера. Изнасилование в качестве инициации и проституция были не единственным путем к статусу «педераста» в тюрьме. Если кто-то не мог приспособиться к местному кодексу тюремного бытия, его изгоняли из группы маскулинных заключенных («мужиков»). Такие мужчины присоединялись к первым двум категориям «педерастов» (часто после изнасилования в качестве инициации или сексуальных унижений) и становились частью одной касты.

Прибывших в общие камеры простодушных подростков обычно встречал теплый прием, который незаметно приводил их в весьма компрометирующие позиции, иногда же их просто насиловали. В канун Рождества 1902 года в Екатеринбурге один паренек, помещенный после ареста в камеру для малолетних, был изнасилован по меньшей мере шестью молодыми сокамерниками. «Пете <…> было не более 15–16 лет, и он ужасно походил на девочку»[915]. Этот юноша имел смелость пожаловаться на обидчиков, и врач, обследовавший его, отметил:

Порок этот – одно из зол тюрьмы. Страшен он не тем, что носит следы насилия, а тем, что он создает в конце концов таких людей, которые этот порок обращают в своего рода профессию и живут в тюрьмах припеваючи, зарабатывая этой профессией деньги[916].

Как только о надругательстве над молодым вновь прибывшим становилось известно, он становился объектом нападок и оскорблений. Его обидчики пытались помешать ему подать жалобу, прибегая к смешанным методам насилия и (если он уступчив) к денежным дарам или подношениям в виде чая, табака или еды[917]. Как отметил вышеуказанный екатеринбургский врач, часто те, кто подвергался сексуальному нападению в качестве тюремной инициации, заканчивали открытой проституцией. В 1911 году один обозреватель ярко описал восприятие заключенными молодых мужчин как суррогата женщин. Налицо были следы традиции банной проституции с участием молодых людей, считавшихся сексуально доступными:

<…> ходят голые вместе [по бане], молодые и старые, жадными глазами поглядывают одни на других, словно мужчины на женщин, на всякого, кто помоложе, телом побелее, чуточку понежнее, помягче на ощупь. Его окружают со всех сторон, гогочут и щиплют, и хлопают с размаху по спине. Он вырывается, визжит и глазки строит, как будто бы девица легкого поведения. Сыплются шутки и брань, простая, звериная. Это – острожная ласка[918].

Цитируя эти слова в своем исследовании 1925 года о психологии преступников, криминалист Михаил Гернет полагал, что этот эпизод в бане мало чем отличается от организованного гомосексуального разврата, царящего во французских тюрьмах. Вопреки его утверждению о том, что «половой голод» является первопричиной этого феномена, в какой бы стране ни находилась тюрьма, русская баня – это специфический национальный институт, с давних пор связанный с тайной взаимной мужской половой активностью. В этой обстановке на молодых людей смотрели как на сексуально доступных, и некоторые из них пользовались этим обстоятельством как «девицы легкого поведения», что мало отличалось от поведения молодых людей в торговых банях Санкт-Петербурга и Москвы. Юноши подвергались сильнейшему воздействию путем «и подкупа, и соблазнов предоставления своих порций, обещания своего покровительства и защиты, застращивания и прямого насилия» со стороны старших по возрасту заключенных, имевших сексуальные намерения[919].