Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В 1926 году Е. К. Краснушкин позволил себе представить социалистическую тюрьму как «дом <…> с физкультурой, со школой, с кинематографом, театром, библиотекой, с хорошо организованным медицинским надзором по всем специальностям, со стремлением развить самодеятельность и склонность к социальным навыкам у заключенных»[932]. Тюрьма в новом обществе должна была стать местом реабилитации и ресоциализации. Жизнь внутри тюрьмы – тюремный быт – надлежало пересмотреть и перестроить, включая его наиболее интимные аспекты, в том числе (как это предлагали Гернет и Ласс) половую жизнь заключенных. И все же вопросов однополых отношений – важнейшей черты тюремной среды – эти исследователи касались довольно робко. Заключенные отказывались отвечать на вопросы или давали уклончивые ответы. Исследователи тюрем не пытались вести дальнейшие расспросы. Свое нежелание исследовать этот считавшийся постыдным аспект тюремной жизни они прикрывали оптимистическими рассуждениями насчет эффектов преобразованного тюремного быта: введения отдельных кроватей, улучшенного физического воспитания, более тщательно выстроенного расписания повседневной жизни, – считая, что все это вкупе поможет снять данную проблему. Поэтому разыскание истоков сексуальной жестокости в среде заключенных одного пола не представлялось необходимым.

Советские места лишения свободы так и не стали центрами реабилитации, а ГУЛАГ очень скоро переродился в экономическую империю НКВД. Это расширение лишь множило проявления половой жестокости между мужчинами. (Возможно, правдивы утверждения одного из бывших узников ГУЛАГа, что в 1930-х годах «осужденные за гомосексуализм» обычно отправлялись по этапу в лагерь в Медвежьегорске на северном берегу Онежского озера. Вероятность такой концентрации жертв закона о мужеложстве – мало поддающаяся логике в любом случае – не должна отвлекать нас от проблемы половой жестокости, царившей в то время во всех лагерях[933].) Непомерный труд выжимал из осужденных все соки, усиливая нужду в неформальном тюремном рынке, который вели заключенные и на котором предлагался скудный набор минимальных удобств: еда, одежда, табак, чай, сексуальная разрядка). В царских тюрьмах отношение к сексуально доступным мужчинам формировалось (по крайней мере отчасти) в соответствии с представлениями о них низших классов как о демаскулинизированных, что, в свою очередь, санкционировало бесчеловечное обращение с ними. Субкультура российских заключенных отличалась жестокостью, особенно на фоне поведения мужчин разного социального статуса, имевших взаимный секс в обществе в целом. Робкие исследования этого вопроса не способствовали смягчению сурового отношения к гомосексуалам в первые послереволюционные годы. При Сталине традиционные тюремные иерархии укреплялись и даже оберегались властями, пытавшимися запугать «политических» заключенных жестокостью «уголовных»[934]. Имеющиеся свидетельства позволяют утверждать, что на всем протяжении XX века «пассивный педераст» находился на дне этой иерархии, был гендерно и сексуально «опущенным» и выполнял двойную роль сексуального суррогата и всеми презираемого козла отпущения, что являлось следствием усилившейся неуверенности и злостной мизогинии[935].

Как и в случае мест лишения свободы, где содержались мужчины, тюрьма и позже лагеря ГУЛАГа, как считалось, поощряли интимные однополые отношения среди женщин, вплоть до того, что это приводило к «приобретенной» гомосексуальности, которая была следствием культуры «социального саморегулирования среди заключенных»[936]. Между тем русские исследователи, изучавшие в 1920-е годы женщин в тюремной среде, сетовали на нехватку достоверных данных о сексуальной активности последних. Исследователю тюрем Гернету удалось найти лишь два письма, иллюстрировавшие «противоестественный порок» в тюрьме[937]. Проводившееся Лассом в 1927 году в одесских тюрьмах исследование половой жизни 81 женщины и 692 мужчин зашло в тупик из-за нежелания женщин вдаваться в подробности своей интимной жизни – они были готовы сообщить эксперту лишь ограниченные интимные детали[938]. Его данные, основанные на опросах, которые он провел, позволяют предположить, что некоторая часть женщин вступала в однополые отношения. 35,3 % опрошенных им женщин признались, что, находясь в тюрьме, «не воздерживались» от половой активности (которую Ласс интерпретировал как мастурбацию и «другие половые извращения»). Тем не менее Ласс или не счел нужным предавать печати, или не смог получить дальнейшую информацию о природе этих «других половых извращений», которым предавались опрошенные им женщины, кроме, разве что, допущения о том, что многие из них упоминали «поллюцию» в ответах на его вопрос, скрывая за этим понятием другие уединенные практики. Он также отметил, что примерно одна треть всех женщин делила постель с сокамерницами, что, как считалось, потворствовало пороку[939].