Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Сами заключенные и исследователи, как правило, интерпретировали «педерастические» отношения за решеткой с точки зрения гендера, вписывая их в дихотомии активного/пассивного, мужского/женского, со всеми вытекающими из этих бинарных концепций предположениями о «доминировании – подчиненности». Как считалось, молодые люди должны были выполнять «пассивную» роль. Обследовав в 1927 году 692 мужчин-заключенных, социальный гигиенист из Одессы Давид Ласс отмечал, что среди осмотренных им «педерастов» «пассивными» чаще всего становились молодые люди, в то время как старшие исполняли «активную» роль[920]. В русском обществе плата благодетелями всякого рода (обеспечение пропитанием, кровом, создание условий для образования и т. п.) в обмен на секс была достаточно распространенным явлением между мужчинами как минимум с середины XIX века. Вопреки мнению некоторых экспертов, такого рода отношения в тюрьме не были извращением, порожденным жизнью взаперти. Эти специалисты упускали из виду тот факт, что подобные явления процветали и за тюремными стенами[921].

Если заключенный занимался проституцией за решеткой долгое время, он вызывал открытую неприязнь и (намного реже, возможно) получал тайные знаки доброты. В 1899 году бывший осужденный описывал мужчину-проститута Шустера по прозвищу Катька, на котором арестантская форма сидела «приличнее – я чуть не сказал изящнее, нежели на остальных каторжных». Шустера презирали, готовы были бить, и в то же время под сурдинку «добрая половина тюрьмы не считала зазорным участвовать в его позоре». На вопрос: «Почему же вы не преследуете тех-то господ [участвовавших в позоре]? Ведь они <…> несравненно виновнее даже…», – староста барака ответил:

У нашей кобылки на этот счет свои понятия имеются. Она держится правила: вышел случай – бери, не вышел – беги. Да и как же преследовать, если добрая половина тюрьмы в этом виновна? Ну, а таких сволочей, как Катька, арестанты то откармливают на убой, то бьют по мордасам[922].

Рассуждения старосты показывают, что Катьку, как любимую корову или свинью крестьянина, можно было ласкать и обихаживать вплоть до дня циклического насилия (соответствующего забою), когда проститута надо было унизить, чтобы сохранить маскулинную честь остальных.

В тюрьмах Советской России 1920-х годов исследователь тюрем Михаил Гернет встречался с «педерастией <…> в форме проституции, когда пассивные педерасты предоставляют себя всем желающим за сходную цену». Такие мужчины характеризовались «психологией, напоминающей женскую» и использовали все приемы женщины-проститутки «вплоть до традиционного начала знакомства просьбою дать закурить»[923]. Официальные лица, занимавшиеся во времена НЭПа беспризорниками, докладывали, что мальчики-подростки, попадавшие во взрослые тюрьмы, торговали собой ради грошовых подарков и защиты[924]. Молодые люди всегда могли вести сносное существование в роли тюремных проститутов, однако в 1950-е годы уже и зрелые мужчины стали «предлагать себя за чай или сигареты»[925]. В мемуарах о лагерной и тюремной жизни 1930–1970-х годов встречаются сообщения о существовании целых «педерастических» бараков, «работавших» как мужские бордели[926]. Проституция среди заключенных сохраняется в зонах и по сей день[927].

Заключенные, попиравшие неписаный тюремный кодекс, также низводились до статуса «педерастов», и их часто заставляли служить сексуальными объектами для «мужиков». Поводом для низведения к такому статусу чаще всего был проигрыш в карты, когда заключенный не мог выплатить долг. Таких проигравших вынуждали в порядке расчета сексуально обслуживать победителей, а после воспринимали уже как «педерастов». Появление этого специфического феномена зафиксировано в источниках уже в первые годы XX столетия[928]. Еще в 1900-е годы наблюдатели отмечали, что символических унижений, таких как специфически феминизированные оскорбления, оказывалось достаточно, чтобы нарушивший кодекс тюремной морали был зачислен в «педерасты»[929]. Диссиденты 1960-х годов вспоминают в своих мемуарах, что если заключенный обкрадывал товарищей по несчастью или стучал на них администрации лагеря, то он также попадал в «педерасты»[930]. Недавние исследования подтвердили, что статус «опущенного», присваиваемый заключенным, подвергшимся однополому насилию или оскорблению, прочно утвердился в безжалостном мире позднесоветских и постсоветских мест заключения[931].