Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Такая логика позволяет понять постоянно возраставшее число приговоров за мужеложство, наблюдающееся в официальной статистике с 1960 по 1970 год (см. Приложение). Повышение требований к доказательности обвинений в рамках кампании за «социалистическую законность» также увеличило число судебно-медицинских обследований «пассивных гомосексуалистов» и привело к выработке новых методов их идентификации. Один московский судебно-медицинский эксперт превратил выявление мужеложства в техническую процедуру. Чтобы выявить пассивного партнера-мужчину, он разработал приспособления (в лаборатории проктологии Министерства здравоохранения) для измерения мускульного тонуса сфинктера. В дополнение у подозреваемых брали мазок с пениса для химического анализа[959]. Из краткого отчета, представленного в 1969 году экспертом И. Г. Блюминым из Бюро судебно-медицинской экспертизы отдела здравоохранения Москвы, можно понять, что на протяжении ряда лет при обследовании 202 «пассивных гомосексуалистов» на предмет мужеложства делалась попытка не только научно обосновать эту процедуру, но и оправдать сам закон против мужеложства[960]. Проведя массаж простаты у этих «гомосексуалистов» и «180 лиц контрольной группы, которые не совершали актов мужеложества», Блюмин зафиксировал признаки возбуждения у 156 «пассивных гомосексуалистов». Он также отметил «угасание имевшегося ранее общего возбуждения» «при проведении повторного исследования лиц, прекративших совершение актов мужеложества на длительный срок» (по-видимому, в условиях тюремного заключения, хотя врач не указал, что именно в поведении пациентов натолкнуло его на такие выводы). В заключении, перекликавшемся с выводами доктора Шварца, который проводил пальцевое ректальное исследование ташкентских бачей в начале века, Блюмин доказывал, что продемонстрированные им условные рефлексы обычно присущи «гомосексуалистам»[961]. И поэтому изоляция «гомосексуалистов» от общества в качестве профилактической меры вполне оправдана. Парадоксально, но кажется, что тревожность по поводу социально вредных последствий десталинизации обернулась ростом числа людей, отправленных за мужеложство в тюрьмы и на исправительные работы в лагеря в позднесоветский период. Этот важный компонент в сталинской формуле по созданию принудительной гетеросексуальности пережил диктатора (да и саму советскую систему) и зажил абсурдной жизнью в атмосфере усилившихся гонений и злоупотреблений.

Возобновление закона против мужской гомосексуальности в новом УК также укрепило принцип гендерных различий в трактовке половых преступлений, который в 1934 году инициировал Сталин. В то время считалось, что женская девиантная сексуальность должна была исправляться «самой жизнью», посредством усиленно насаждавшегося принудительного материнства, благодаря отсутствию контроля над рождаемостью и избирательной пропагандой фемининности. Десталинизация вернула женщинам частичный контроль над рождаемостью путем легализации абортов, хотя современные методы контрацепции по-прежнему занимали самую нижнюю строчку среди приоритетов экономики командного типа.

Годы хрущевской оттепели способствовали тщательно контролируемому возрождению советских исследований в области сексологии, которые были отмечены гендерно-ориентированным уголовным законом о гомосексуальности. Организующим принципом возрожденной сексологии стал упор на девиантность (дисциплина была известна как «сексопатология»), поскольку считалось, что не вызывающую проблем нормальную сексуальность изучать не нужно[962]. В такой атмосфере «гомосексуалистка», описанная в работах ряда психиатров в 1920-х годах, вновь стала предметом исследований. Для женщин, занимавшихся однополым сексом, последствия второй волны медикализации оказались весьма прискорбными.

Исследования о «гомосексуалистках», которые были проведены на базе Карагандинского женского исправительно-трудового лагеря, были, вероятно, самым ранним и неожиданным из сексологических работ послесталинского времени[963]. Между 1954-м и началом 1960 года практикующий психиатр Елизавета Деревинская и ее научный руководитель, психиатр Абрам Свядощ, обследовали 96 женщин с целью построения их психологических и физиологических портретов. Результаты исследований Деревинская представила в своей кандидатской диссертации, которую она успешно защитила в 1965 году[964]. Диссертация не была опубликована, хотя Свядощ, который к 1973 году убедил Ленинградский городской отдел здравоохранения организовать сексологический центр при Ленгорздравотделе для консультаций и исследований, широко опирался на работу своей ученицы в книге «Женская сексопатология»[965].