Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Беседы Бехтерева с арестованными мужчинами указывают на следующее: некоторые из них утверждали, что были приглашены «случайно», но другие знали, что идут на «вечеринку педерастов». «Третьи же удостоверяли, что случайных посетителей быть не могло». Некоторые признавали, что многих из гостей встречали и на предыдущих собраниях. Красноармеец Б. и его «партнер», регулярно посещавшие эти вечеринки, заявили, что «все бывшие на вечеринке в той или иной форме знакомы»[204]. В дневнике Кузмина содержатся лаконичные, но наводящие на размышления записи о том, что одна такая вечеринка и ее несчастливый конец произвели большое впечатление на круг его гомосексуальных друзей. Партнер Кузмина Юрий Юркун вернулся домой поздним вечером того дня и «рассказывал о маскарадных впечатлениях». На следующий день в его квартире «все еще полно рассказами о маскараде», которые вели пришедшие к ним гости[205]. Эти вечеринки с переодеванием, флиртом и танцами, пародиями на «обычную» свадьбу и обоготворением военных – живое выражение богатой гомосексуальной субкультуры Петербурга, унаследованной от царского времени.

Лишь малое число упоминаний о вечеринках, маскарадах и подобного рода увеселениях встречается в источниках конца 1920-х годов, наполненных в основном судебно-психиатрическими текстами, которые мало симпатизировали этим практикам. Пациент доктора Белоусова, мужчина-проститут П., не упоминал о крупных вечеринках в послереволюционное время, хотя, по его словам, за период с 1925 по 1927 год он видел и узнавал в Москве тысячи гомосексуалов и встречался с ними[206]. Кроме того, П. рассказал, что он путешествовал по городам Советского Союза с «рекомендательными письмами» к «своим людям» в дальних городах, которые «принимали его как друга и оставляли ночевать» (обычно ожидая взамен сексуальных услуг). В каждом городе после первого контакта он обзаводился широким кругом знакомств, и всегда находился какой-нибудь «старик пятидесяти лет», готовый приютить хоть бы и на месяц[207]. Ленинградский гомосексуал Сергей Е. рассказал доктору, как в 1923 году «случайно» встретил в Петрограде человека таких же наклонностей: «Он ввел меня в круг „таких“ людей. С этого момента началась новая эпоха моей жизни». После года, отданного «эротическим радостям и соблазнам», он встретил человека, которого полюбил, и они стали жить вместе[208]. В одном судебном деле 1935 года о мужеложстве упоминалась квартира, в которой «гражданин по имени Петр и по кличке Баронесса [открыл] целый пригон гомосексуалистов, где много пили и веселились»[209]. Частные, организованные гомосексуалами и для них, как представляется, веселые, пусть с «осторожной общительностью», вечеринки фигурируют в судебных делах вплоть до 1941 года[210]. Эти мужчины имели, по-видимому, какой-то надежный доступ к частным квартирам и, если ситуация благоприятствовала и могла быть контролируема, готовы были предоставить их в распоряжение других.

В период НЭПа аренда кабаре или залов для культурных мероприятий, организуемых представителями гомосексуальной субкультуры, становилась все более трудной, но не невозможной. В начале 1920-х годов в Москве образовался небольшой очень интимный кружок «Антиной» для ценителей мужской красоты в прозе, поэзии, драме и музыке. Кружок устраивал вечера, где читали откровенно гомосексуальную поэзию, исполнялась музыка «наших» композиторов и даже был поставлен «мужской балет». Кружок планировал опубликовать антологию стихотворений, «посвященных воспеванию мужской красоты и любви всех поэтов начиная с античных и кончая современными» в попытке создать благородное прошлое[211]. Сборник так и не был издан, а о деятельности кружка мы знаем только из переписки, которая велась в связи с чтением Кузминым своих стихов перед членами «Антиноя» в мае 1924 года в кафе «Синяя птица», в двух шагах от Тверского бульвара. Кружок, очевидно, распался, поскольку снимать помещение для собраний стало сложнее, равно как и открыто рекламировать предстоящие мероприятия антиноевцев[212].

Последнее публичное чтение Кузминым своих стихов в Ленинграде в 1928 году свидетельствовало о преградах, которые советская власть воздвигала перед теми, кто содействовал гомосексуальной субкультуре. Организаторы читки (из Института истории искусств) включили выступление поэта в список литературных вечеров, но для его приглашения им пришлось получать специальное разрешение директора. Они понимали, что «нежелательные личности» (гомосексуалы) будут рваться услышать автора «Крыльев». Никаких объявлений о вечере не развешивалось, и вход был только по приглашениям. Несмотря на эти меры предосторожности, в назначенный час зал был переполнен. Люди стояли в проходах и сидели на полу. Многие были «как раз теми, кого больше всего боялся директор», – гомосексуалами: