Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

В отличие от мужчин, вступавших в однополые отношения, русские женщины, имевшие эротическую однополую связь, имели меньше доступа к публичной сфере, и потому у них было меньше возможностей создать явно выраженную субкультуру с атрибутами, характерными для мужского гомосексуального мира. Сказанное не означает, что в революционной России не существовало женской гомосексуальной субкультуры. Исторических свидетельств о природе и размерах семиотики субкультуры сохранилось немного. Отрывочные данные позволяют предполагать, что в среде некоторых горожанок одежда, жесты и манеры поведения служили сигналами для других женщин о том, что однополые эротические предложения будут приняты. Психиатры, как до революции, так и в 1920-х годах, когда возник всплеск интереса к женской гомосексуальности, не проявляли ни малейшего интереса к социальным структурам, связывавшим отдельных «пациенток», описывая их в своих записях как «исключительные случаи», вне привязки к другим подобным женщинам. Полицейский надзор мало или вообще не интересовался взаимными сексуальными отношениями между женщинами в эти десятилетия, так что данных об обычаях и географии этой субкультуры, которые доступны, например, из уголовных дел, заведенных на мужчин-гомосексуалов, в отношении женщин не существует. Конечно же, это не означает, что у женщин не было своего круга общения или контактов друг с другом в частной сфере, которая сильно облегчала взаимное узнавание среди людей, испытывавших однополое желание. Случайный характер и лаконичность свидетельств о взаимных отношениях женщин в различных контекстах заставляют историков лишь гадать о том, какие многопоколенческие традиции можно выделить в эволюции таких потаенных миров.

Несмотря на разброс и неполноту источников, представляется возможным выделить по меньшей мере некоторые социальные контексты, в которых женская гомосексуальность существовала в конце царской эпохи и в начале советской. Для поиска сигналов таких контекстов можно изучить психиатрические, криминологические и биографические тексты. Медицинские источники, предоставляющие несколько ранних биографических отчетов о мужских и женских однополых влечениях, только с 1880-х годов стали детально описывать женщин, любящих женщин. Эротических отношений между женщинами в более ранние эпохи нельзя исключать, но специфику этой близости довольно трудно выявить из немедицинских документов[219].

Классовая принадлежность представляется одним из важных факторов, определявших широту возможностей для выражения однополого влечения между женщинами. В источниках конца царской эпохи и начала советской женщины низших классов, имевшие взаимные отношения, обычно описывались в этой литературе, если они были проститутками или отбывали тюремное наказание[220]. В эпилоге я рассматриваю исследования криминологов о жизни в заключении, а также мемуары о ГУЛАГе в качестве источников сведений об однополой любви между женщинами. Данная же глава посвящена рассмотрению однополых отношений в публичных домах, которым царский режим выдавал лицензии, что создавало совсем другую культуру самосохранения в условиях относительной независимости. Медицинская литература свидетельствует и о том, что более состоятельные женщины могли найти способы выразить свое однополое влечение как внутри, так и вне семьи в привычном ее понимании. Экономическая независимость, приобретенная благодаря образованию или предпринимательской деятельности, давала этим женщинам возможность достичь высокой степени самостоятельности и в том числе выражать однополую любовь. Широко распространенный в русском обществе феномен мужского пасса, то есть когда нецисгендерный мужчина предстает в мужском образе и это принимается обществом, предлагает дополнительный взгляд на любовь между женщинами и часто сопутствовавшее ей гендерное диссидентство.

Женская среда: культура публичных домов и проституции

До 1905 года русская медицина редко соотносила лесбиянство с женской проституцией – в противоположность западной судебной медицине и криминальной антропологии, где эта связь уже установилась в качестве моралистического приема в медико-юридической литературе. В России после революции 1905 года ученые стали менять свои взгляды на проститутку как невинную жертву городской мужской развращенности, часто происходящую из крестьянской среды, и постепенно заняли позицию буржуазного дискурса о маргинализированной и маскулинизированной сексуально девиантной женщине[221]. Отрывочные свидетельства из медицинских историй болезни и протоколов уголовных судов до и после перелома 1905 года позволяют судить, что, какими бы ни были идеологические трансформации категории «проститутка как лесбиянка», в действительности некоторые женщины пользовались гомосоциальным пространством, которое было возможно в легальных публичных домах старого режима, чтобы развить однополые отношения[222].