Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Публичные дома царского времени, подобно аналогичным заведениям Франции на рубеже XIX–XX веков, создавали условия для ménages de tribades – сожительств трибад. Во Франции содержатели борделей даже поощряли однополые отношения между своими секс-работницами, считая это, с одной стороны, стабилизирующим фактором, а с другой – способом привлечения клиентов в заведения[227]. Остается неясным, до какой степени владельцы русских публичных домов придерживались такой политики. Хозяин нескольких борделей на Васильевском острове и в Чубаровом переулке, в которых работала Пелагея Красавина, очевидно, мирился с ее попытками завязать интимные отношения с проститутками, пока она продолжала приносить доход. В конце концов он уволил ее за отказ обслуживать клиентов[228]. О лесбиянстве в русских борделях писал петербургский врач Борис Ильич Бентовин, свидетельства которого указывают на то, что управляющие публичными домами одобряли взаимное «обожание» среди секс-работниц, поскольку оно гарантировало, что они не разовьют привязанности к клиентам-мужчинам. Также Бентовин отмечал отношения наставничества, когда «очень юные, только начинающие свою деятельность проститутки влюбляются в более солидных и опытных подруг»[229]. Старшие проститутки давали совет и наставляли своих младших подруг в «критические минуты», обучая их важным навыкам. В своем исследовании проституции 1909 года Бентовин ничего не упоминает о лесбийских tableaux vivants – «живых картинах», популярном аттракционе в парижских домах терпимости того времени. Однако он отмечает, что женщины, связанные друг с другом наставническими отношениями, сидели парами в гостиных петербургских борделей. В этом специфическом месте, где рынок сексуальных услуг смешивался с иллюзорной атмосферой домашнего уюта, партнерша помоложе служила своеобразным «притягательным магнитом» для более состоятельных гостей. При этом ее наставница постарше «едва ли могла бы рассчитывать на успех, а тут благодаря присутствию юной подруги тоже, глядишь, привлекает менее требовательного поклонника. Так и живут обожающая с обожаемой, как бы дополняя друг друга и принося друг другу известные выгоды»[230]. Снисходительное описание, которое Бентовин дает наставническим однополым отношениям в борделе, стоит читать, соотнося его с горькой правдой действительности, с которой сталкивалось большинство легальных проституток. Условия жизни в российских публичных домах обычно были убогими и калечили проституток и нравственно, и физически. Медицинский надзор, грубый и бесцеремонный, навязывался женщинам угрозами физического вреда и нищеты. Хотя бордели и составляли сферу общества, где, без всякого сомнения, тайно существовали однополые отношения, суровая жизнь в публичных домах предоставляла секс-работницам лишь ограниченные возможности для самовыражения[231].

Упразднение советской властью медико-юридического регулирования деятельности борделей и последовавший подъем тайной секс-торговли на стороне превратили проституцию в неподконтрольную сферу для женщин, обратившихся к этой профессии. Жилищный кризис и постепенное исчезновение возможностей использовать городские помещения в частном порядке вытеснили запрещенный гетеросексуальный секс на улицы и железнодорожные вокзалы, в экипажи извозчиков, в рестораны, бани и салоны такси. Революционный режим неоднократно заявлял, что женщины, продающие свои тела, являются жертвами экономической эксплуатации и их нельзя подвергать уголовному преследованию. Вводились кампании, целью которых было убедить падших женщин отказаться от своей секс-деятельности. Упразднение лицензирования публичных домов сделало проституцию весьма нестабильным и опасным для жизни занятием для секс-работниц[232]. Русские историки утверждают, что в 1920-е годы увеличилось количество горожанок и женщин, некогда принадлежавших к привилегированным классам, которые стали заниматься гетеросексуальной проституцией как время от времени, так и на регулярной основе, поскольку именно на них городская безработица сказалась тяжелее всего[233]. Можно спорить, до какой степени историки действительно могут оценивать масштаб этих практик на основе тех источников, которые нам доступны, но, вне всякого сомнения, упразднение регулирования проституции и стремление властей спасти проституток значительно изменили среду, в которой однополые отношения развивались в рамках секс-торговли[234].