Другая история. Сексуально-гендерное диссидентство в революционной России

Роль фаллической пенетрации в православных осуждениях однополых прегрешений подчеркивается также наказаниями, которые назначались за женские однополые акты. Епитимьи за взаимную мастурбацию между женщинами были отчасти суровее, чем за аналогичные прегрешения у мужчин, но не столь тяжкими, как наказания за мужское анальное сношение. Сексуальности между женщинами церковные иерархи уделяли гораздо меньше внимания. Например, Русская православная церковь разработала целый покаянный кодекс, посвященный проблеме взаимных мужских эротических действий в монастырях, но аналогичного документа, касающегося женских обителей, составлено не было[309]. Степень суровости отношения церковных властей к однополым отношениям остается малоизученным вопросом, и упоминания о наказаниях редко встречаются в юридических документах более позднего времени. В одном из отчетов говорится, что в Московской Руси как мужчин, так и женщин за «содомское дело» жгли живыми[310]. Наиболее систематичное и пристальное внимание Церковь наверняка уделяла закрытому миру монастырей, где аскетическое отвержение плоти, которое якобы было легче осуществить в однополой среде, было и легче контролировать.

В России светские власти стали заниматься регулированием однополых половых актов позднее, чем в Западной Европе. Во Франции, Англии и Священной Римской империи в промежутке между XIV и XVI столетиями государства консолидировали власть над местными церковными судами и иерархиями и вводили собственные законы против «содомии»[311]. Часто такое законодательство повторяло уже существовавшие религиозные доводы для запрета. Более того, в эту эпоху западное юридическое толкование «содомии» включало не только анальное сношение (между двумя мужчинами или мужчиной и женщиной), но и другие сексуальные действия, которые не были направлены на деторождение. Только к концу XVII века «содомию» стали понимать как специфический половой акт. Это было обусловлено тем, что в Северо-Западной Европе ревнители моральной чистоты сосредоточили внимание на зарождавшейся городской субкультуре взаимной мужской сексуальности[312]. Моралисты, побуждаемые религиозными мотивами, осуждали мужскую проституцию и публичный секс как зло, и в Нидерландах и Англии наблюдались эпизодические волны судебного преследования «содомии». Именно тогда Петр I посетил эти страны во время своего путешествия по Европе – так называемого Великого посольства 1697–1698 годов, беспрецедентного для русского правителя.

Были слухи, что у Петра I был личный опыт мужеложства. Это промелькнуло в свидетельских показаниях в суде о мужеложстве над английским капитаном в Лондоне[313]. Намного позднее в ходе своего правления Петр I по рекомендации немецких советников впервые в истории России принял светский закон против однополых отношений. В то время как Православная церковь концентрировала свой надзор на однополой среде мужских монастырей, царь обратил регуляторные усилия на армию и флот – другую гомосоциальную сферу (то есть сферу, в которой общение происходит преимущественно между лицами одного пола). В то время в русской армии проходили крупные реформы, касавшиеся рекрутирования, обучения и экипировки. Лора Энгельштейн отмечает, что в петровском воинском уставе 1716 года «мужеложство» было наказуемо не из-за наносимого им морального вреда, а в силу угрозы стабильности воинской иерархии[314]. Это нововведение вовсе не было «лицемерием»[315], а отражало неустанное стремление царя перенять результаты того, что историки называют революцией в военном деле, поставившей армии Европы на уровень выше по сравнению с неуправляемыми и плохо оснащенными войсками Русского царства[316].