Другое. Автобиография

В местах, где есть опасность, всюду встречаешь неожиданное.

Как лучшее, так и худшее.

В некоторых государствах самая мелкая власть имеет все права, в том числе на убийство. Когда подходишь к границе или блокпосту с вооруженными ребятами, напряжение усиливается. Одно мгновение – и ты уже никто, ты в самом деле задержанный, с тобой может случиться все что угодно. Тому, кто стоит перед тобой, очень легко лишить тебя всякой уверенности в чем бы то ни было.

Ты больше ничего не знаешь, ты не знаешь, нарушил ли один из тех неизвестных тебе законов, не знаешь, что можно вытащить из багажа и положить в него, не знаешь, как парень, стоящий перед тобой, смотрит на вещи и в чем тебя подозревает. Твоя морда может ему не понравиться. И еще эта хренова униформа, которая всем им придает вид безжалостных убийц.

Там действительно встречают по одежке. Эта униформа устанавливает правила. Твои антенны улавливают сигналы, которые могут обернуться чем-то ужасным. Тогда лучше сразу их срезать, эти антенны, ничего не предвидеть, ничего не предчувствовать. Оставаться в настоящем и делать то, что тебе велят. В таких случаях у меня нет никаких преимуществ; иногда выходит лучше, потому что меня узнают, а иногда хуже, потому что меня узнают.

Это тоже Другое.

Опасность.

И такое случается не только на границе.

Приходится встречать немало придурков.

Поскольку сам я часто немного туплю, я не всегда чувствую боль. Но и со мной случается такое, когда чужая глупость делается слишком назойливой.

Однажды я был в Штатах у Джона Траволты, с Мохаммедом Али. Это было время первых квадроциклов. Я взял с собой трехлетнего Гийома на прогулку в апельсиновые рощи, где мы были вдвоем, в тишине и покое. До того момента, пока нос к носу не столкнулись с парнем, у которого в руках была винтовка. Он начал вопить: «Where are you going?»[10]. Он со злобным видом направил на нас ружье, готовый стрелять. И не прекращал орать: «Вам здесь делать нечего, это моя земля, моя собственность!» Со мной был Гийом: если бы мне даже очень этого хотелось, я ничего не смог бы сделать вдвоем с таким крохой.

Это и есть самое страшное – эти парни, которые не хотят никакого Другого.

Ничего неизвестного.

И готовы за это убить.

Страх – это настоящая подлость.

Вот что заставляет убивать.

Нацисты стали нацистами, чтобы убежать от страха.

Они почувствовали себя защищенными, но страх сделал из них чудовищ.

Сталин, когда осознал внушаемый им страх, стал бояться самого себя.

Он навсегда лишился покоя.

И умер из-за страха, что царил в его душе.

Однажды вечером он ушел спать и на следующий день не появился, но никто не решался постучать к нему, из страха его потревожить. Когда наконец, через несколько часов, парень, что был посмелее других, открыл дверь, он нашел его на полу, без сознания. Они не посмели вызвать врача, из страха перед Сталиным, который постановил, что допустить к нему врача может только Берия. Понадобилось связаться с Берией, и прошло почти двадцать четыре часа после случившегося с ним удара, прежде чем в комнату наконец вошел врач.

Единственный, кто никогда не знал страха, – это, пожалуй, Калигула.

Страху он предпочел безумие.

Я только что вернулся из Алжира.

Был в Джемиле, в старом Мадраге. Это город, окруженный прекрасными садами, где растут необыкновенные фрукты и овощи. Без всякого глифосфатного дерьма. Химики еще не внесли сюда свою лепту.

Город богат, красив, люди, которые обрабатывают эти земли, могут научить нас всему. Есть в глазах этих крестьян, как и в глазах городских рыбаков, интеллект, невероятная открытость. Когда смотрю на них, этих алжирцев, я действительно вижу жизнь. Именно она придает интенсивность их взгляду. Эти люди знают все, то есть они живут в единении с природой.

Если мы часто можем обманываться извращениями людей, творящих историю, то простота тех, кто воистину живет на своей земле, никогда нас не обманет.

И все же история Алжира – это нечто.

Это народ, который был раздавлен, жестоко обманут своими политическими лидерами. Коррупция запачкала эту прекрасную страну. Они живут в счастливом бунте, без всякого насилия. Они знают, что с ними жестоко обращаются, что они не в силах сейчас что-то изменить, но у них есть корни, которые уходят очень глубоко.

Надо знать, что они пережили.

В 1827 году Алжир был уже развитой страной, со своими ресурсами, зеленью, полями пшеницы и садами цитрусовых. Девяносто процентов населения были грамотны, всюду открыты школы, университеты. Это была богатая, цивилизованная страна.

Карл X воспользовался дипломатическим инцидентом, чтобы вторгнуться в страну: правитель Алжира Хусейн ударил веером консула Франции Пьера Деваля, который ответил грубостью на его вопрос. Немного похоже на Зидана, уставшего от провокаций Матерацци. Через несколько дней четыреста кораблей и тридцать тысяч человек – в основном неграмотные, придурковатые солдаты – вторглись в эту страну и погубили ее гармоничное существование.

Это была мясорубка, о которой нельзя забывать.