Читаем Другой в литературе и культуре. Том I полностью

Очевидно, что для Шляттера австрийская граница маркирует перемещение в желанный мир известного и своего. Броды он считает первым немецким городом, несмотря на то что население на 70 % было еврейским. Его Германия была там, где он мог изъясняться на родном языке:

На границу между Радзивиловым и Бродами я ступил с радостью, после девятидневной дороги из Одессы – по австрийской земле. С удовольствием дал я казакy, который поднял мне шлагбаум, деньги на шнапс. Путешествие, как мне показалось, тут почти уже закончилось[263].

Между тем от Санкт-Галлена его отделяли еще 1600 километров.

Если в первом путешествии по Российской империи в 1822 году Шляттер отчетливо ощущал наличие культурной границы, то во время второй поездки в 1823 году его точка зрения меняется. Продвигаясь опять на восток из Швейцарии, первую культурную границу он устанавливает уже в Бреславле (Вроцлав):

Вплоть до Бреславля поездка была наслаждением от разных встреч и радостью. После Бреславля она приняла другой характер. Она осталась не менее удивительной и познавательной, однако более утомительной. Она резко контрастировала с первой частью [путешествия] как сама по себе, так и в обращении с людьми. Пропасть, однако, была бы слишком большой, если переместиться к татарам напрямую из Германии, не будучи подготовленным к этому в Польше и в России[264].

Весь путь Шляттер делит на три отрезка: первый – от Швейцарии до силезского немецкоязычного Бреславля, второй – от Бреславля до ногайских татар, третий – пребывание у ногайских татар. Движение по этому маршруту сопряжено с возрастанием дорожных неудобств и усилением ощущения чужого. Поскольку второй отрезок пути под названием Польша включает теперь Галицию и Россию, «цивилизационные» границы между Россией и Австрией, которые Шляттер проводил в 1822 году, сдвигаются. Польша и Россия играют роль буферных стран, которые готовят путешественника к ногайской экзотике и картинам бедности. Однако во время возвращения на родину в 1828 году граница между Россией и Галицией не утратила для него значимости:

Благополучно прибыв в Радзивилов, я отправился со срочной почтой через российскую границу в вольный город Броды. Я обрадовался, когда русский шлагбаум открывался для меня, и не менее обрадовался, когда, уже стоя на австрийской земле, слышал, как он позади меня закрывался[265].

Подобное чувство радости и облегчения, как мы видели, испытывал и К. Фейерабенд, въезжая в свое пространство. Поднимающийся шлагбаум символизирует перемещение на территорию известного с родным для Шляттера немецким языком, знакомой правовой и социальной системой. Восприятие границы в районе Бреславля сужается, таким образом, до понятия комфорта, которого прежняя Польша как первый этап путешествия на Восток была лишена.

По дороге из Индии: взгляд на Россию британских путешественников

Новые аспекты в восприятии России представлены в записках британских военных-путешественников, служивших в Индии. Некоторые из них возвращались из Индии по суше, минуя Россию и Австрию. Так, уроженец Шотландии Томас Люмсден одиннадцать лет прослужил лейтенантом в бенгальской конной артиллерии, а в 1820 году, через два года после того как британцы одержали победу над Маратхской империей, он решил отправиться на родину[266].

Выехав из Бомбея по морю вместе с двоюродным братом, востоковедом Мэтью Люмсденом (1777–1835), они прибывают сначала в арабский Маскат и персидский Бушир. К северу от Еревана пересекают границу России и оказываются в Тифлисе, далее следуют Владикавказ, Ростов, Одесса, Радзивилов/Броды, Вена, Мюнхен, Базель и Париж. Между отъездом из Бомбея и прибытием в Лондон проходит семь с половиной месяцев, а путь составляет 10 500 километров.

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Жизнь Пушкина
Жизнь Пушкина

Георгий Чулков — известный поэт и прозаик, литературный и театральный критик, издатель русского классического наследия, мемуарист — долгое время принадлежал к числу несправедливо забытых и почти вычеркнутых из литературной истории писателей предреволюционной России. Параллельно с декабристской темой в деятельности Чулкова развиваются серьезные пушкиноведческие интересы, реализуемые в десятках статей, публикаций, рецензий, посвященных Пушкину. Книгу «Жизнь Пушкина», приуроченную к столетию со дня гибели поэта, критика встретила далеко не восторженно, отмечая ее методологическое несовершенство, но тем не менее она сыграла важную роль и оказалась весьма полезной для дальнейшего развития отечественного пушкиноведения.Вступительная статья и комментарии доктора филологических наук М.В. МихайловойТекст печатается по изданию: Новый мир. 1936. № 5, 6, 8—12

Виктор Владимирович Кунин , Георгий Иванович Чулков

Документальная литература / Биографии и Мемуары / Литературоведение / Проза / Историческая проза / Образование и наука