Другой в литературе и культуре. Том I

Итак, реальность, представленная на форумах и в исследованиях, не во всем совпадает с той, которую мы увидели в работе с информантами. В целом поколение инициаторов переезда далеко от научной и общественно-политической проблематики, но активно участвует в немецкой жизни. Нам кажется, что эти люди вполне интегрировались (учатся, работают, платят налоги, принимают решения). Их дети – иное поколение, и порой вспыхивающий интерес к русскости не дает оснований полагать, что со временем он перерастет в глубокое знание российской истории и культуры. Этому препятствует казахстанское происхождение, а русская культура давно стала мировым явлением, и доступ к ней возможен не только через язык. Вместе с тем практическое владение русским языком и ориентированность в повседневной культуре открывают определенные перспективы. Некоторых информантов уже приглашали к сотрудничеству с Россией, в которой они раньше никогда не бывали, и им это было очень интересно. Знание русского языка в такой ситуации, по их мнению, быстро улучшается.

Для переселенцев важно, чтобы все постсоветское пространство процветало. Но это их уже не очень волнует. Привязанность к прошлому связана с романтизацией прежней жизни, в которой многое преодолевалось с трудом. Эти люди уязвимы и осторожны, их дети свободнее, но им тоже есть что терять. Главные установки информантов – гордость за свои достижения и стремление поддержать семью. Прочные и разветвленные семейные узы, как многократно подчеркивалось, отличают их от местных немцев, придают им силу и уверенность, служат защитой. Приходящие в семью зятья и невестки из коренного населения («бионемцы» – как принято их сейчас называть) обычно не возражают против таких контактов и сами с удовольствием погружаются в семейную атмосферу с ее радушием и гостеприимством. По словам информантов, они не возражают против двуязычного воспитания будущих детей.

Подводя итоги, можно сказать, что эта группа – Другие и в местах, откуда они прибыли, и там, куда они приехали. Эту непохожесть можно игнорировать, а можно пытаться сохранять.

Национальная идентичность в художественном переводе: диалектика «Своего» и «Другого»

Е. И. Зейферт

…Понять национальное как особый талант зрения, в силу которого человек (ученый, художник) из данного народа склонен открывать одни аспекты в бытии и духе, а выходец из другой традиции – иные.

Г. Д. Гачев. Национальные образы мира

Проблема другого, которое одновременно должно стать «своим» и остаться «другим», неизменно возникает при переводе, в том числе художественном. Перевод произведения на другой язык актуализирует его инаковость и в то же время допускает присвоение культурой этого языка.

В постсоветское время вопрос о художественном переводе приобрел особую остроту. Перевод поэзии и художественной прозы, будучи высокопрофессиональной филологической деятельностью, сегодня почти не оплачивается, превращаясь в занятие для энтузиастов. А между тем именно перевод является одним из инструментов решения проблемы интеграции все более отдаляющихся друг от друга народов СНГ и Балтии.

Художественные переводы на любой язык, безусловно, остаются в рамках национальных литератур и отличаются национальным колоритом, остаются «другими», но понятными для читателей на языке перевода. Уровень перевода зависит в первую очередь от степени понимания переводчиком культуры народа, к которому принадлежит автор.

А. Курелла характеризует процесс перевода как «одновременно аналитический и синтетический, научный и художественный»[300]: переводчик применяет не только разум и логику, но и – при необходимости – творческую фантазию. По мнению Д. Селескович, «каждый перевод – это всегда интерпретация, извлечение смысла»[301].

Идентичность – это «соотнесенность чего-либо («имеющего бытие») с самим собой в связности и непрерывности собственной изменчивости и мыслимая в этом качестве…»[302]; «свойство индивида оставаться самим собой в изменяющихся социальных ситуациях», «результат осознания индивидом самого себя в качестве человеческой личности, отличающейся от других»[303].