Другой в литературе и культуре. Том I

Российские немцы хотят свободы, а не воли, вожделенной для русских. Свобода не эквивалентна воле. Исследователь русского концепта «воля» А. Шмелёв приводит высказывание Тэффи относительно свободы и воли: «Свобода законна. Воля ни с чем не считается. Свобода есть гражданское состояние человека. Воля – чувство»[320]. У российских немцев нет стремления к воле, что выражается в желании иметь крепкие корни, быть привязанными к земле, однако наблюдается острое желание свободы от зависимости, нагнетаемой «другими», или желание стать «своими». Немецкое слово «die Freiheit» (свобода, воля) включает значения и «свобода», и «воля», однако в полной мере не соответствует русскому концепту «воля». Об этом говорят и признания самих российско-немецких авторов, например российско-немецкого шансонье В. Гагина: «Мне кажется, в Германии воля невозможна. В России – да. В России для воли-волюшки еще много мест»[321].

В свете концепта «das Recht» становится сверхзначимым раскрытие исторической правды («die Wahrheit»): российским немцам присуще обостренное чувство справедливости. Просьба о законности действий нередко проявляется в жанре молитвы: человек не верит в справедливость земных законов и просит помощи у высшей силы.

Ключевые понятия «die Hoffnung»/«надежда» («Мы хотим, чтобы было хорошо», «Это то, что дает хорошее в будущем»).

В творческом сознании российских немцев наблюдаются колебания от полной потери надежды (Лотц И. Die Hoffnung habe ich verloren/Я потерял надежду) до веры в нее (Арнгольд Г. Hoffnungsstrahl/Лучи надежды). Но положительное окружение слова «надежда» преобладает. Мотивы надежды у И. Бера переходят через порог этнической скорби (Бер И. «Hoffnungvoll…»).

Российско-немецкие ключевые понятия нередко заявлены в поэзии через предлоги и аффиксы со значением лишения, отсутствия: «heimatlos» (бесприютный), «hoffnungslos» (безнадежный), «ohne Heim» (без дома). Нередко используются контекстуальные антонимы – «die Obdachlosigkeit» (бездомность).

Обратим внимание на то, что во многих контекстах наблюдается концентрация, сочетание различных ключевых понятий:

Wärmt mit Hoffnung den trostlosen Blick,
zeigt den Weg uns ins Wolgaland[322]

.

(Греет надеждой безутешный взгляд,

показывает путь нам в Поволжье.)

(В. Гердт. Neujahrsnacht/Новогодняя ночь)

Здесь в пределах малого художественного пространства встречаются ключевые понятия «die Hoffnung» (надежда), «der Weg» (путь) и «die Heimat» (контекстуальный синоним «Wolgaland»).

Приведем пример средоточия большинства элементов этнической картины мира российских немцев и их национальных ключевых понятий в стихотворении А. Гизбрехт «Я – засохшее дерево…»:

Я – засохшее дерево
В весеннем лесу.
Та тоска не измерена,
Что в себе я несу.

И дороги не пройдены

Все еще до конца.
И нет больше родины,
И в разлуке сердца…

Не врасти здесь корнями

И не спеть нашу песнь,
И за серыми днями,
Как луч солнечный, весть…[323]

В этом тексте сконцентрированы такие этнические элементы, как осознание окруженности «своего» «чужим», бытование внутри «другого», стремление к автономности, приоритет статики над динамикой, ощущение «нигде на родине» или «везде на родине», генетический страх перед изгнанием, состояние постоянной уязвимости, страх быть заметнее других, повышенный интерес к растительной символике (слабые растения, растения без корней), а также национальные ключевые понятия «das Heim»/«die Heimat»/«(родной) дом»/«Родина», «die Angst»/«страх (из‐за уязвимости)», «der Weg»/«путь», «die Verbannung»/«изгнание», «das Recht»/«право», «die Hoffnung»/«надежда».

Следуя методике выявления национальной картины мира, предложенной Г. Гачевым, Космос российских немцев можно определить как путь к дому, Логос – обостренное желание законного отношения к родному этносу, Психея – состояние постоянной уязвимости. Присущая русскому народу широта, экстенсивность, во многом обусловленная влиянием бескрайних просторов, российским немцам в целом не свойственна.

Г. Гачев называет германской моделью мира именно Дом: «Все видится как структура (мир – как миро-здание) с разделением на внутреннее, где „Я“, и внешнее, где „Не-Я“, то есть диалог: Haus – Raum = „Дом – Пространство“»[324]. Отличие германской (Дом) и российско-немецкой (стремление к Дому) моделей мира – в наличии Дома и отсутствии его (во втором случае – отсутствии Дома, но пути к нему, намерении его обрести).

Надеюсь, приведенные здесь особенности этнической картины мира российских немцев помогут переводчику. Из вышеизложенного следуют основные выводы: