Другой в литературе и культуре. Том I

В начале XX века предметом обсуждения татарских ученых, критиков и писателей стал вопрос о национальной идентичности. В 1913–1914 годах редакция журнала «Анг» («Сознание») провела анкетирование среди деятелей татарской культуры с целью получить ответ на вопрос: «Как вы понимаете нацию?»[332] В статьях писателей и общественных деятелей наряду с понятием «миллэт» (нация) встречается и слово «миллият», значение которого не тождественно «нации».

Развернутые суждения по этому вопросу находим в работе известного литературоведа, лингвиста и педагога Джамала Валиди «Миллэт вэ миллият». Рассуждая о национальной идентичности татар, Д. Валиди считает временем ее становления 1885–1905 годы – период утверждения джадидизма, в основе которого идеи обновления татарской культуры, прогресса нации[333]. Идентичность, по мнению ученого, начинается тогда, когда татары благодаря просвещению получают знания о жизни других народов, об их культуре. Если в прошлом, полагает Д. Валиди, идентичность основывалась на религиозном чувстве и выражалась в противопоставлении «своего» (сакральных религиозных и мифологических топосов и символов: Мекки, Медины, Бухары, мечетей и пр.) «чужому» (церковь, поп, икона, учитель и пр.), то в настоящее время основывается на том, что исследователь определяет как «миллият».

Примечательно, что востоковед А. Н. Самойлович в рецензии на книгу Д. Валиди перевел «миллият» как «национализм». Это слово в современном языке употребляется в двух значениях: идеология, основанная на представлениях национальной исключительности и национального превосходства, и чувство принадлежности народу, объединенному общими языком, религией и историей. Именно во втором значении используется понятие «миллият» у Д. Валиди, а также у большинства татарских писателей, ученых и общественных деятелей (Г. Шараф, С. Максуди и др.).

Это чувство предполагает наличие «другого», о чем пишет Д. Валиди, размышляя о взаимодействии татарской и русской культур:

Они (русские, русская культура) поезд на полном ходу. Конечно, нам на нашей плохой арбе не следует становиться на его пути, иначе мы сами будем виноваты в том, что он (поезд) нас задавит. У поезда есть своя дорога, свои остановки, и у нас тоже есть свой путь, свои остановки. Он (поезд), конечно, не повернет и не остановится ради нас. Нам не надо бросаться под поезд; может, если мы хотим получить пользу, следует найти силы, чтобы заскочить в него. Не ожидая, когда ради нас остановятся идущие по своему пути русская культура, образование, литература, нужно стать их попутчиками[334].

То, что в рефлексиях татарских писателей и ученых русская культура выступает как тот самый «другой», в сопоставлении с которым формулируется собственная национальная идентичность, закономерно: в начале XX века активизировался диалог между татарской культурой и русской. Вместе с тем разнородность татарского общества – купечество, духовенство, учащиеся медресе (шакирды), буржуазия, интеллигенция (писатели, ученые, учителя, студенты) – определяла различное отношение к русской культуре.

В татарской литературе начала XX века обнаруживается множественность идентификаций. Рассмотрим их на примере творчества Фатиха Амирхана, одного из наиболее известных деятелей татарской литературы первой трети XX века.

В повести Ф. Амирхана «Хаят» (1911) изображается татарское общество начала XX века. В центре повествования – коллизии в жизни главной героини – шестнадцатилетней девушки Хаят. В структуре произведения выделяются разные субъекты речи и сознания: Хаят, ее родители, старший брат Лизы Мясниковой, подруги Хаят, Михаил, ее двоюродная сестра Амина. Интересна одна композиционная особенность: в заглавия многих глав (всего их семнадцать) вынесены слова персонажей, содержащие психологическую, идеологическую и оценочную точки зрения (глава 1. «Ах, Хаят, как ты прекрасна!»; глава 6. «Хаят, я люблю вас!»; глава 9. «Они – не для нас, мы – не для них»; глава 11. «Да здравствуют русские девушки»; глава 16. «Когда-нибудь все равно придется выйти замуж»[335]).