Другой Зорге. История Исии Ханако

«Рейнгольд» открывался очень рано — в 10 утра и был готов к приему служащих из Гиндзы и окрестных районов. Пиво доставлялось прямиком из Германии, а блюда немецкой кухни готовились под присмотром хозяина — еще спустя 70 лет после описываемых событий ресторан славился на весь Токио своей свиной рулькой с квашеной капустой — айсбаном и сосисками.

Вход в ресторан был оформлен в виде гигантской бочки из-под главного напитка заведения — знаменитого баварского пива Лёвенброй (Löwenbräu). Владелец — его очень скоро начали звать Папаша Кетель или просто Папаша — поначалу сам стоял за стойкой, а официантки и хостес были одеты в немецкие платья и носили немецкие имена, присвоенные им хозяином. Выглядело это, может быть, и неказисто, звучало странно, но подобная европейская экзотика привлекала представителей японского истеблишмента. Рисунки «Рейнгольда» и его девушек оставил певец токийского мира развлечений популярный писатель Нагаи Кафу. Исии Ханако с нескрываемой гордостью вспоминала, что среди ее клиентов, которым она подливала кому пиво, а кому сакэ (несмотря на экзотичность места, родные для японцев напитки тоже присутствовали в меню), числился, например, ее земляк, политик, депутат парламента, дважды становившийся министром, Хосидзима Ниро. Другим посетителем «Рейнгольда», беседой с которым Ханако могла гордиться, был Инукаи Кэн — писатель и журналист, третий сын убитого в 1932 году националистами премьер-министра Инукаи Цуёси. Интересно, что депутат парламента Инукаи-младший исполнял обязанности пресс-секретаря в первом кабинете премьер-министра Коноэ, в число нештатных советников которого входил основной агент Зорге Одзаки Хоцуми. В 1941 году полиция вскрыла принадлежность к группе Зорге и самого Инукаи Кэна, который, видимо, являлся ценным источником информации и агентом влияния советской разведки. Аристократическое происхождение уберегло его от следствия и суда, а в послевоенный период Инукаи продолжил политическую карьеру, став министром юстиции.

Ничего этого Ханако тогда, разумеется, не знала. Она занималась только своей работой, тем более что выкладываться приходилось полностью — зарплату Папаша Кетель своим хостес не платил вообще, и им оставалось рассчитывать только на собственные таланты и обаяние. Но ничего другого Ханако и не ждала — она приехала в Токио зарабатывать и, подобно своим коллегам, получала в месяц около 150 иен — достаточно для жизни в японской столице тех времен.

Миякэ Ханако родилась 13 мая 1911 года в красивом, но маленьком и далеком от Токио, совершенно провинциальном городке Курасики в когда-то обеспеченной, а потом внезапно обедневшей семье. Ее мать вышла замуж за врача, долго страдавшего от туберкулеза и умершего, когда его жене было 33 года, сыну — восемь, а дочери — шесть лет. За несколько следующих лет семья окончательно разорилась, скатившись на самое дно нищеты, но тут матери Ханако повезло. Она познакомилась с преуспевающим владельцем местной винокурни в городе Курасики, и тот взял бедную вдову с детьми на руках в жены. Мать очень надеялась, что это даст возможность отдать сына, который показывал зачатки художественного таланта, на обучение в школу искусств. Однако ее новый муж не проявил интереса к приемным детям, и всю жизнь Ханако испытывала комплекс брошенного, ненужного ребенка. Муж матери, которого она всегда звала отцом, был, по ее мнению, еще и очень скуп, а Ханако в раннем детстве воспринимала недостаток денег как прямое свидетельство недостатка у отца любви по отношению к ней. С первого класса начальной школы, когда отец в очередной раз не только не дал ей какую-то мелочь, но и грубо оттолкнул от себя, она утратила к нему последние остатки нежных чувств.

После третьего класса Ханако оставила учебу. Отец ее к тому времени стал адептом одной из так называемых «новых религий» — синтетических вероучений, с давних пор модных в Японии — Тэнри-кё[2]. Теперь его выручка потекла в секту. В результате Ханако вернулась к матери и брату, который, по ее словам, являлся одновременно приверженцем социализма и христианином — довольно распространенный тип молодых японцев начала ХХ века. На практике это означало, что этот «добродушный и мягкий человек» жил с матерью, которая оплачивала жилье, еду, ухаживала за ним, а сам он, хотя и работал чертежником, половину своей зарплаты тратил на книги и отдавал в общий фонд кружка любителей стихов танка[3]. Ханако потом вспоминала, что мать нередко спрашивала сына, не хочет ли он наконец перестать учиться и начать работать в полную силу, на что тот неизменно отвечал: «Учатся всю жизнь, маменька». В результате в семье всегда стеснялись родства с этим молодым человеком, считая его немного странным.