Другой Зорге. История Исии Ханако

Инцидент 26 февраля стал настоящим потрясением и для японцев, и для иностранцев, живущих в Токио. В самом сердце императорской столицы были убиты высший государственный чиновник и министр, а убийцами оказались не какие-нибудь преступники с большой дороги, а офицеры императорской армии. Слухи порождали слухи, росли как снежный ком, и незначительная, по сути, беседа Рихарда и Зорге в ресторане «Ломайер» неожиданно сблизила их еще больше. Все это время — от их первой встречи 4 октября 1935 года и до весны 1936-го Зорге вряд ли особенно пристально смотрел на Ханако как на женщину. В Москве ждала ребенка Катя. Зорге тайком покупал в Токио вещи для новорожденных и через курьеров отправлял их в Москву — жене. В марте по ходатайству Зорге выделили комнату в доме Наркомата обороны на Софийской набережной — прямо напротив Кремля. Оба они — и Катя, и Рихард были счастливы и жили теперь не только надеждой на встречу, но мечтами о ребенке, о настоящей семье. И вдруг… весной 1936 года в Токио пришло сообщение, что ребенка не будет.

«Моя дорогая Катюша!

Получил из дома короткое сообщение и теперь знаю, что все произошло совсем по-другому, чем я предполагал. Пожалуйста, извини меня, но на основании двух предыдущих известий от тебя мне казалось, что все благополучно. И надо добавить, что я этого очень хотел.

Скоро я должен получить от тебя письмо, рассчитываю — через 3–4 недели. Тогда я буду в курсе дела и буду вообще знать, как у тебя дела и чем ты занимаешься. Твои письма меня всегда радуют, ведь так тяжело жить здесь без тебя, да еще почти в течение года не иметь от тебя весточки, это тем более тяжело. Те немногие дни сделали наши отношения более определенными и более крепкими. Я очень хочу, чтобы это состояние постоянной разлуки теперь длилось не так долго, и чтобы мы выдержали это.

Я мучаюсь от мысли, что старею. Меня охватывает такое настроение, когда хочется скорее домой, домой в твою новую квартиру. Однако все это пока только мечты, и мне остается положиться на обещанное, а это значит — еще выдержать порядочно времени.

Рассуждая строго объективно, здесь тяжело, очень тяжело, но все же лучше, чем можно было ожидать.

Напиши мне, пожалуйста, о твоей комнате, в каком районе она расположена, и как ты в ней устроилась?

Вообще прошу, позаботься о том, чтобы при каждой представляющейся возможности я имел бы от тебя весточку, ведь я здесь ужасно одинок. Как ни привыкаешь к этому состоянию, но было бы хорошо, если бы это можно было изменить.

Будь здорова, дорогая.

Я тебя очень люблю и думаю о тебе не только когда мне особенно тяжело. Ты всегда около меня.

Сердечно жму руку, целую тебя. Большой привет друзьям —

твой Ика».

Даже по этому сдержанному посланию — оно переправлялось в Москву курьерами, его читало начальство Зорге и переводчики — видно, что «Рамзай» был в шаге от того, чтобы сорваться. Ужасная весть из дома подорвала его силы, а он не мог ни с кем поделиться своим горем. Ему был нужен человек, которому, если даже нельзя ничего рассказать, можно было бы доверить молчание. Таким человеком и именно тогда — летом 1936 года и стала Миякэ Ханако.

Однажды, уже в конце весны, Зорге зашел к ней в «Рейнгольд» и сообщил, что в скором времени собирается в командировку в Монголию, и спросил, что Ханако хотела бы получить в подарок. Она попросила фотоаппарат, Рихард уехал и вернулся не скоро. В Токио он появился только в разгар летней жары — в июле, похудевший и загоревший. Он пришел в «Рейнгольд», неся на ремешке вокруг запястья новенькую двухлинзовую немецкую камеру — судя по описанию, это была «Лейка». Когда восторги девушки улеглись, он пригласил ее в «Дзюдзия» за пластинками, оттуда, как обычно, пообедать в «Ломайер», а там — позвал ее к себе домой.

Ханако согласилась. Они купили в немецкой пекарне на Гиндзе шоколадных конфет и взяли такси. Так наша героиня впервые оказалась дома у советского разведчика — в квартале Нагасака района Адзабу[4]: «…мы подъехали к пологому холму, спустились по склону, в конце улицы у полицейского участка Ториидзака повернули налево и на грунтовой дороге остановили машину. Стоило выйти на узенькую дорожку, как сразу можно было увидеть три одинаковых двухэтажных дома в европейском стиле, обнесенных дощатым забором; дом слева, в самой глубине, был домом Зорге.