Другой Зорге. История Исии Ханако

Пока он на пороге доставал из кармана ключ и открывал входную дверь, я рассматривала здание. Думаю, что с точки зрения японцев этот жилой дом в европейском стиле мог принадлежать какому-нибудь представителю среднего класса. Для иностранцев же это была обычная постройка, ничем не выдающаяся и не привлекающая внимания. В прихожей[5] Зорге переобулся в тапочки, обогнул лестницу с правой стороны и поднялся наверх. В коридоре был телефон, по правую руку — веранда, находящаяся над прихожей, слева — еще одна комната, но он повел меня в другую, в глубине дома. Она была размером примерно в десять татами[6], на полу, поверх татами лежал скромный ковер, как бы отделяя эту комнату от следующей. На их границе стоял большой рабочий стол и вращающийся стул, а у окна напротив — маленький столик, стулья. У стены — низкая кровать, чайный столик. Из большого окна был виден полицейский участок Ториидзака».

Интересно, что примерно в эти же дни и сам Зорге описывал свой дом в письме Кате, по которой по-прежнему очень скучал:

«Что делаю я? Описать трудно. Надо много работать, и я очень утомляюсь. Особенно при теперешней жаркой погоде и после всех событий, имевших здесь место. Ты понимаешь, что все это не так просто. Однако дела мои понемногу двигаются.

Жара здесь невыносимая, собственно, не так жарко, как душно из-за влажного воздуха. Как будто ты сидишь в теплице и обливаешься потом с утра до ночи.

Я живу в небольшом домике, построенном по здешнему типу — совсем легком, состоящем главным образом из раздвигаемых стен. На полу плетеные коврики. Дом совсем новый и даже “современнее”, чем старые дома, и довольно уютен. Одна пожилая женщина готовит мне по утрам все, что нужно, варит обед, если я обедаю дома.

У меня, конечно, снова накопилась куча книг, и ты с удовольствием, вероятно, порылась бы в них. Надеюсь, что наступит время, когда это будет возможно.

Иногда я очень беспокоюсь о тебе. Не потому, что с тобой может что-либо случиться, а потому, что ты одна и так далеко. Я постоянно спрашиваю себя — должна ли ты это делать. Не была ли бы ты счастливее без меня? Не забывай, что я не стал бы тебя упрекать. Вот уже год, как мы не виделись, в последний раз я уезжал от тебя ранним утром. И если все будет хорошо, то остался еще год. Все это наводит на размышления, и поэтому пишу тебе об этом, хотя лично я все больше и больше привязываюсь к тебе и, более чем когда-либо, хочу вернуться домой, к тебе».

Зорге не мог вернуться к Кате. Он еще не знал, что не сможет никогда, верил, что все возможно, только в будущем. Но в тот вечер его девушкой была Ханако. Дадим снова слово ей самой.

«Зная, что я люблю кофе, Зорге достал сифон и на спиртовой горелке сварил мне его. Был тихий вечер. Я осматривала комнату, то и дело доставая из коробки шоколадные конфеты.

На столе стояла печатная машинка, рядом лампа, здесь же были разбросаны книги, бумаги, печати. В нише токонома[7] висел свиток и стояли цветы, а заодно она использовалась как место хранения портативного патефона и книг. По соседству на стеллажах и в выдвижных ящиках стояли книги, часы, лежал фотоаппарат. И повсюду, включая стены и фусума[8], сплошняком висели карты, карты… На свободном месте кое-как булавкой был приколот постер с изображением Будды. До пола свисали темно-красные бархатные шторы, и они придавали ощущение спокойствия этому пространству, походившему на кабинет. Чувствовалось, что эта комната — рабочее место человека, занятого интеллектуальным трудом.

Немного спустя он достал из токонома предмет, похожий на осколок черепицы, и показал мне. Он что-то объяснял, но я не все понимала. Будь у меня хоть какие-то познания в археологии, возможно, мне было бы интересно… Я же взяла в руки и стала разглядывать другую вещицу: старинную металлическую пряжку, украшенную необычными красными камнями. Зорге тут же подарил мне эту застежку. Из токонома он достал еще и широкий китайский меч и, с серьезным лицом танцуя посреди комнаты, начал им размахивать, но так как меч был весь ржавый, то и чувство страха сразу же развеялось, и я тут же рассмеялась.

Пока я слушала рассказы о Монголии и музыкальные пластинки, наступила ночь. Зорге, менявший пластинки одну за другой, и то и дело заводивший проигрыватель, наверное, немного устал, подошел ко мне и сел рядом. Мы смотрели друг другу в глаза, и, хотя улыбка и была свидетельством нашей сердечной радости, однако чувство какого-то стеснения, какая-то стыдливость заставляли нас молчать. Повисло ощущение того, что волей-неволей была приглушена пришедшая было в движение какая-то энергия, но почему-то эта атмосфера совсем не казалась скучной; и вдруг Зорге повалил меня на кровать.

Я растерялась от неожиданности, и в этот момент он лег на меня сверху и придавил своей мощной грудью, своим крепким телом. Я была настолько поражена, что не могла произнести ни слова. Он одной рукой обнял меня, а другой принялся ласкать мою грудь и живот. Я смотрела на него широко раскрытыми глазами, а когда его рука добралась до моей юбки, наконец-то вскрикнула:

— Нет, не надо, не надо!