Если они обедали дома, то обычно на столе были мясо, овощи, фрукты — снова без хлеба. И снова если: если не надо бы никуда ехать, после обеда Зорге любил вздремнуть час-полтора, а потом снова садился за машинку. Он очень много писал: сначала статьи для тех газет и журналов, на которые работал. Позже — книгу по истории Японии, которую так и не успел закончить. Около трех часов дня пил кофе. Варил его сам, на спиртовке. Сам же и разливал по чашкам, если Ханако была с ним. Она любила шоколадные конфеты, он же к ним почти не притрагивался. Потом снова выкуривал сигарету и одевался. Его ждали встречи с журналистами, дипломатами, военными, продолжавшиеся порой далеко за полночь. С осени 1936 года примерно половину недели дома его ждала Ханако. Остальное время она ночевала у себя дома.
Сохранилось фото сияющей, совершенно счастливой Ханако, сделанное Рихардом в его кабинете на втором этаже дома 19 августа 1936 года. Любила ли она его теперь? Фотоснимок утверждает: да.
Привыкание
Еще в середине лета Ханако провела несколько дней в Осаке и Кобэ. Ее друг Масуда недавно переехал туда и позвал девушку в гости. Известие об отъезде не обрадовало Зорге, но задерживать он ее не мог, и Ханако уехала. В Осаке, где Масуда жил у матери, а Ханако в гостинице, молодой человек признался ей в любви, но Ханако вежливо отказала старому другу. Так — друзьями — они и расстались. А в Токио Зорге встречал ее, встав одной ногой на ступеньку вагона второго класса. Ханако вспоминала, что, увидев его, она почувствовала, как сжалось ее сердце: «То, что я испытывала, было трудно выразить словами, поэтому его вопрошающему взгляду, его губам я молча послала ответ, исходивший из глубины моего сердца. А про себя подумала: “Нет, всё, больше я никуда не уеду”…»
Влюбленные поймали такси и прямо со станции вернулись домой в Адзабу. Что касается поездки, то Зорге спросил лишь, было ли ей интересно в Осаке. Ханако, смеясь, ответила: «Да, было. Хоть и жарко, но довольно любопытно». Больше на эту тему они не разговаривали, а ночевать она осталась у него.
На следующий день Зорге уехал рано, и у Ханако, оставшейся отдыхать, состоялся обстоятельный разговор с его пожилой горничной. Явно относившаяся к своему хозяину не только с симпатией, но и с оттенком материнской заботы, она быстро нашла с Ханако общий язык. Характеристики, даваемые слугами своим хозяевам, со времен комедии дель арте являлись предметом особого внимания писателей и драматургов. Считалось, что слуги, вне зависимости от того, чем именно они занимаются — стелют постель, готовят завтрак или прибираются в кабинете, знают и видят своего хозяина лучше, чем его, равное по социальному статусу, окружение. Примеров тому немало и в русской литературе. Достаточно вспомнить хотя бы чичиковского кучера Селифана или хлестаковского Осипа. Слуга видит человека напрямую, без прикрас — фактически, голого — и в фигуральном, и, нередко, в прямом смысле — без скорлупы внешнего лоска, как облупленного. Конечно, не вполне корректно сравнивать литературного слугу-героя с реальным человеком, но все же мнение горничной о Зорге очень интересовало Ханако. И та дала хозяину исчерпывающую характеристику, понимая, что Ханако интересуется не просто так: «…он часто путешествует. Любит о-фуро, принимает его каждое утро. Для иностранцев это ведь редкость. Господин имеет репутацию очень умного человека. Он много и усердно работает, и по характеру он человек добрый, а потому совсем не досаждает, хотя, конечно, с неженатым в каком-то смысле непросто. Это трудно выразить словами, но холостяк отличается от человека женатого. Но после того как вы появились, он совсем изменился. Когда господин в хорошем настроении, и мне на душе спокойно. А все потому, что он очень трепетно к вам относится…»
Разговаривали они на втором этаже, и Ханако показала на бумажные завалы на столе Рихарда. Горничная хотя и посмеиваясь по обычной своей привычке, но все же вполне серьезно предупредила: «У господина все всегда лежит вот так. Если я по рассеянности что-то трону и потеряется хотя бы один печатный лист, он будет сильно кричать. Я читать не умею, и однажды, видимо, выкинула важную бумагу, подумав, что это мусор. Как же он тогда шумел! С тех пор я беспокоюсь: пусть у него все и разбросано, но я решила все оставлять, как есть. Но есть вещи, которые господину безразличны. В день, когда привозят новую одежду, он ее надевает, садится на мотоцикл и возвращается, целый день проездив по грязи, а сдает одежду в починку только в тех случаях, когда она уже совсем прохудилась, — для него все это совершенно неважно. Женатые мужчины за таким следят, но господин явно ни разу не был женат, он не из таких…»