Другой Зорге. История Исии Ханако

Впоследствии мне разъяснили, к чему сводились эти инструкции. Ну, во-первых, шпиона — разумеется, являющегося представителем белой расы, — следовало сразу же распознавать по внешнему виду. Согласно представлениям японской контрразведки, этот внешний вид в точности соответствовал облику шпионов из старых приключенческих фильмов. Со всей серьезностью этим девушкам втолковывают, что, если в чайный домик заходит мужчина в пальто с поднятым воротником и в дорожной шляпе, с короткой трубкой в зубах, а то и с моноклем в глазу, значит, это непременно шпион. Я привожу все это в качестве примера того наивного схематизма, который японские власти перенесли на комплекс шпиономании.

Вместе с Зорге я побывал также в городах Киото, Нара и Ямада, где мы осматривали священные храмы. В поездах к нам то и дело обращались какие-то люди, пользуясь несколькими фразами на ломаном английском или немецком языках, и просили у нас визитные карточки. На вокзале в Ямада нас обступила целая группа полицейских в форме; беспрерывно кланяясь и с почтительным шипением втягивая воздух, они записали наши биографические данные…

Как-то раз один из полицейских даже попросил разрешения осмотреть наши авторучки. Позже я узнал, что японцы испытывают особый страх перед авторучками, ибо считают, что с их помощью шпионы производят фотосъемку или разного рода измерения. Постоянно велись также разговоры об инфракрасных лучах, с помощью которых якобы шпионы проделывали свои темные дела; я не знаю, какая навязчивая идея заставляла японских контрразведчиков думать, что белого шпиона всегда можно распознать по тому, что он постоянно “фотографирует сверху вниз”».

Если Ханако и видела все это, то вряд ли придавала увиденному должное значение. Для нее это была нормальная обстановка, в которой она выросла и в которой жила. Неудивительно, что в своих воспоминаниях ни о чем подобном в тот период она не упоминает. Девушка была полностью поглощена «сердечной связью», как она это называла, с Рихардом и не обращала внимания ни на что другое. Или же старалась не обращать, потому что трудно предположить, что полиция, сразу же, конечно, зафиксировавшая ее знакомство с иностранцем, не проявила к парочке свой назойливый интерес.

Покинув Токио, она с Рихардом в тот же день приехала в Атами. Пара остановилась в престижном отеле «Санно», стоявшем на склоне горы с видом на океан, и сразу же направилась в популярный онсэн «Сэйё о-фуро». Ханако отметила тогда, что Зорге очень долго парился, расслаблялся в горячих ванных, отдыхал. Очевидно, он действительно таким образом сбрасывал с себя напряжение последних месяцев работы, когда был полностью сосредоточен на деле об Антикоминтерновском пакте. Вечером Рихард размяк настолько, что не захотел идти в ресторан ужинать и выбрал вариант подачи обильного ужина высокой японской кухни — кайсэки рёри прямо в номер. Ханако обратила внимание, что Зорге, хотя и любил японскую еду, палочками пользовался неумело. Даже дома, вне зависимости от того, какое блюдо было на столе — европейской или японской кухни, Рихард пользовался вилкой, которую неизменно держал в правой руке, игнорируя нож. Он брал его в правую руку, только если резал мясо, но порезав, все равно откладывал в сторону и брался за вилку. В гостиничном номере европейских приборов не оказалось, при подаче ужина их не принесли, и теперь разведчик время от времени смущенно хихикал, ловя на себе снисходительную улыбку Ханако. Перехватывая инициативу в разговоре, он спрашивал ее, нравится ли ей то или иное блюдо. Она восторгалась всем, и Рихард тут же подкладывал ей кусочки со своих тарелочек. Ему, в свою очередь, пришлось по вкусу горячее сакэ — японское рисовое вино. Иногда он пил его и дома — время от времени ему доставляли первоклассное сакэ в качестве подарка, но обычно он употреблял его холодным.

О том, что было потом, Ханако рассказала в своей книге: «В ту ночь мы спали в гостиничных халатах на мягкой и высокой двойной кровати, стоявшей в углу комнаты. В доме Зорге я спала в японском стиле — в юката[12] и полотенце; Зорге же ложился в пижаме. С самого начала мы ни разу не раздевались друг перед другом. Он всегда обращался со мной нормально, и определенно — не заигрывал. Ему, обладавшему исключительной энергией, всегда хватало этой “нормальности”, и это мне тоже нравилось. Находиться в сильных объятиях любимого человека было наслаждением, приносящим спокойствие, и это, безусловно, не вызывало у меня каких-то животных чувств».