Другой Зорге. История Исии Ханако

Изо всех сил сопротивляясь, я забилась, как в агонии. Зорге спросил: “Почему?” — и что-то шепнул мне на ухо, но я ничего не слышала — так стучало мое сердце, и, словно в забытьи, выкрикнула:

— Мне страшно!

Зорге тут же ослабил руки и пристально посмотрел на меня. Наверно, у меня было такое застывшее выражение лица, словно я вот-вот заплачу, и он, заботливо помогая мне, усадил меня на кровать. Я чувствовала себе ужасно неловко и, поправляя подол юбки, с грустью сказала, что возвращаюсь домой. Зорге стоял рядом с кроватью и по-прежнему пристально смотрел на меня, а потом сказал, что проводит меня до вершины холма, и мы вместе вышли на улицу.

Уже совсем стемнело, не было видно ни одной звезды, небо заволокло темными облаками. В окрестностях холма не было ни души, весь полутемный квартал казался тихим и печальным. Зорге шел молча. Вдруг он неуверенно остановился, подошел ко мне вплотную и спросил, встретимся ли мы еще и пообедаем ли вместе. Я утвердительно кивнула. На холме он поймал такси и, когда я села в машину, вручил мне деньги. С грустным лицом стоя на дороге, он провожал меня взглядом. Я внимательно смотрела на него из окна машины, уносящей меня прочь, и отчего-то неожиданно меня охватило такое странное состояние, как будто что-то защемило в груди…»

Несмотря на отказ Ханако, можно сказать, что их отношения как раз и начались тогда — летом 1936 года. Любили ли они тогда друг друга? Думается, ответ однозначен: нет. Ему нужна была женщина, которая скрасила бы его одиночество — и физическое, и психологическое. Ей… Она пока что боялась и не понимала его, и точно — не любила. Она призналась в этом сама. Но обязательно ли людям любить друг друга, чтобы им было хорошо вместе?

После того вечера Зорге пришел в «Рейнгольд» уточнить расписание девушки. По заведенному Папашей Кетелем правилу раз в неделю одна из хостес приходила на работу пораньше, но на следующий день, если хотела, имела право взять себе выходной. Рихард уточнил дату ближайшего отгула Ханако и пригласил ее в музыкальный магазин. Она с радостью согласилась, и он, уже как обычно, записал себе в блокнот дату и время встречи и ушел. В назначенный день все повторилось: «Дзюдзия», «Ломайер», такси до Адзабу. На этот раз осмотр дома начался с первого этажа: «В комнате, в которую сразу вел коридор, стояли стол и старый японский комод — вероятно, это помещение служило “рабочим местом” горничной. Из стенного шкафа он достал выпивку. В шкафу было несколько бутылок западного алкоголя, а также тарелки, ножи, вилки и прочее. По левую руку располагались кухня и о-фуро[9], все содержалось в таком идеальном порядке и было начищено до такого блеска, что приятно было посмотреть. В комнате справа имелась токонома, на полу лежал ковер, стояли диван и стол. По-видимому, эта комната использовалась весьма рационально: и как столовая, и как гостиная; создавалось ощущение, что хозяином этого дома был неженатый, но по-настоящему рачительный хозяин. Я выбрала что-то сладкое, он взял напиток покрепче и газированную воду и поднялся на второй этаж. В большом ящике лежали сигареты, сигары, трубки, бесчисленное количество пачек “Кэмел”, “Лаки страйк”, “Честерфилд” и прочего американского табака».

Зорге предложил Ханако турецкие сигареты и… книги. Те, самые, в которых «с удовольствием порылась бы» Катя Максимова и которые при обыске спустя пять лет устанет просматривать полиция — их было около тысячи томов. Важное место на полках занимали английские переводы священных текстов древней Японии — «Кодзики» и «Нихон сёки». Рихард поинтересовался, читала ли эти книги Ханако. Оказалось, что нет — как и другие произведения древнеяпонской литературы. Он начал рассказывать девушке о них, потом горячо расхваливал первый в мире любовный роман — «Гэндзи моногатари», написанный в Японии на рубеже X–XI веков, чем окончательно привел ее в замешательство. Ханако явно начинала испытывать комплекс неполноценности, и если бы Зорге не успел остановиться, она бы сбежала в смущении.

Он завел патефон, они попытались изобразить что-то вроде урока по изучению языка, но очень скоро их лица снова оказались слишком близко друг к другу.

«Я этого ожидала, — вспоминала Ханако, — и разве пришла бы, если бы боялась этого? С другой стороны, возможно, я была спокойна, думая почему-то, что второй раз этого не произойдет. По японской системе подсчета возраста ему было 42 года, более того, он был не женат, а мне на тот момент ведь уже исполнилось 26. Так или иначе, мы второй раз оказались с ним вдвоем в том же месте, сидящими лицом к лицу. Если бы я спросила “зачем?”, то получила бы от него в ответ: “Ну почему ты такой ребенок?!” Что ж, я, пришедшая домой к мужчине, которого не любила, отнюдь не была таковой.

Обнимая, Зорге уложил меня на кровать. Его крепкий подбородок был на уровне моего лица, мы соприкасались губами. Пребывая в нерешительности, я еще немного сопротивлялась, но уже молчала. Не кричала. Дрожа от смущения, я закрыла глаза…