Другой Зорге. История Исии Ханако

Удивительный факт — японский язык разведчика все это время оставлял желать много лучшего, а самое интересное — Зорге не прилагал никаких усилий по овладению им. Ханако с некоторым изумлением констатировала, что после трех лет совместной жизни японский Зорге не улучшился ни на йоту. Правда, и сама она не только не учила немецкий, но совершенно не рвалась обучать Рихарда японскому, мотивируя свою «педагогическую недвижимость» тем, что если двое могут хоть как-то объясниться, то этого вполне достаточно. К тому же она видела многих из тех, с кем встречался Зорге — его рабочие контакты и связи. Все это были либо иностранцы, с которыми он разговаривал по-немецки или по-английски, либо японцы, принадлежащие к высшей, хорошо образованной прослойке общества, способные говорить на каком-то из этих двух языков. У Зорге просто не было стимула учить японский более глубоко, чем он уже мог на нем изъясняться и понимать. Он выписывал японоязычную газету «Майнити цусин кёдзю но пуринто» — «Ежедневные учебные известия», и когда у него было свободное время, он поначалу даже с большим рвением пытался ее читать, постоянно задавая вопросы Ханако, но, по мере того как работы становилось все больше и больше, свободное время на чтение у него быстро таяло. Раз в неделю к Рихарду приходил некий учитель японского языка, которого Ханако ни разу не видела, потому что Зорге требовал, чтобы она оставалась на время занятий на втором этаже дома, а сам спускался вниз. Девушка слышала мужской голос, что-то говоривший по-японски, но никогда не могла разобрать, что именно, а словарный запас Зорге от занятия к занятию никак не менялся. В быту он говорил на «дословном», прямом японском языке, а Ханако, в свою очередь, обращалась к нему, стараясь использовать те слова, которые он, как она знала, уже запомнил. Так в общении между ними сам собой окончательно сложился тот самый странный вариант японского, который, однако, их полностью устраивал, тем более что чужие люди этот «птичий язык» не понимали совершенно. Однажды горничная, работавшая в доме Рихарда, улучив момент, когда Ханако осталась одна, с удивлением и по своему обыкновению, слегка посмеиваясь, заметила, что поражена тем, как господин понимает все, что ему говорит Ханако, а она понимает его и вовсе с полуслова. При этом сама горничная немножко побаивалась своего хозяина, которой мог шуметь, что-то громко кричать в телефонную трубку и даже возмущенно топать во время разговора ногами, и удивлялась, почему Ханако совсем не боится его.

С появлением Ханако горничная старалась не вмешиваться и в уход за господином. Книг и журналов в помещениях второго этажа накапливалось все больше и больше. Поначалу Зорге складывал их просто на полу, но со временем удалось построить простенькие полки вдоль стен на кухне и в спальне. Ничего из домашней мебели Рихард не хотел покупать принципиально. Уже ближе к концу своей жизни в Японии он приобрел один павловниевый[22] комод — это стало его крупнейшей покупкой для собственного жилища. Одновременно, верный своей любви к дарению подарков, он купил еще один комодик с тремя полочками — для Ханако. Разориться на комод пришлось из-за того, что одежды постепенно становилось все больше и больше. Когда ее стало уже некуда вешать в шкафу, горничная принялась заворачивать отдельные предметы в бумажные пакеты и ткань, рассовывая их по полкам.

У Зорге было много белых и однотонных рубашек, и он менял их каждый день. Галстуков тоже имелось немало — все простые, без рисунка. Пижама была серой и также без рисунка. Японцы часто спят в спальных халатах — юката, которые, как уже говорилось, у нас по ошибке принимают за кимоно. Зорге, видимо, тоже не придавал особого значения разнице между ними, потому что за все время, что он был вместе с Ханако, он не купил ей ни одного кимоно, но трижды дарил юката. К тому же стоят они недорого, а в некоторых гостиницах, особенно на горячих источниках — онсэнах, их дарят важным гостям при отъезде — на память о пребывании на курорте. В жаркое японское лето юката надевают и для выхода из дома — эта лучшая одежда для местного климата, какую только можно себе представить. Зорге в юката не спал, но летом иногда надевал ее дома, засучивал рукава и в таком виде работал. Обдумывая статьи, он имел обыкновение широким шагом расхаживать по комнате, время от времени присаживаясь на стул. Ханако заметила, что при этом он клал ногу на ногу, задирая подол юката, и, если дома был кто-то из его друзей, в такой позе с ними и разговаривал — все это очень походило на манеру общения каких-нибудь влиятельных японцев, у которых он, вероятно, ее и перенял.

Зорге вряд ли можно было бы назвать щеголем в полном смысле этого слова (хотя его горничная считала господина именно таким), но он обладал четкими предпочтениями в одежде и цветах. Более того, он никогда не надевал вещи, которые не подходили ему идеально.