Другой Зорге. История Исии Ханако

Однажды Ханако купила ему галстук, он вежливо поблагодарил ее за подарок, однако так ни разу его и не надел. Когда она, несколько задетая таким поведением, поинтересовалась причиной его равнодушия к подарку, Рихард достал галстук из шкафа и просто приложил к шее. Ханако поняла, что действительно ошиблась: к немного смуглому, строгому лицу Зорге купленный ею бледно-оранжевый галстук совершенно не подходил. Да и материал, из которого он был сшит, явно не соответствовал уровню человека, для которого предназначался этот подарок. Сам Зорге покупал одежду только высшего качества, обращаясь для этого обычно в магазины ориентированного на европейцев отеля «Империал».

Удивительно, но при всех непростых условиях своей работы (точнее — работ) и проживания в Токио, Зорге даже пытался держать дома животных. Вернее, птиц — сов. У Ханако (и опять же стоит уточнить: скорее, у мамы Ханако) дома жила маленькая собачка породы мальтезе — мальтийская болонка. Милый песик был воплощением японского понятия каваий — «милоты», «мимимишности», как сказали бы сегодня. Зорге любил собак, но точно не мальтезе. «Зоологический отдел» его сердца навсегда был отдан немецким овчаркам — таким, как тот пес, которого он держал когда-то в Германии, и взяв которого на поводок, он патрулировал свой дом, где останавливались приехавшие из Москвы гости съезда немецкой компартии. Рихард хотел завести овчарку и в Токио, но в Японии уже тогда действовали законы, регулирующие содержание крупных животных, да и горничная решительно воспротивилась наличию опасного зверя в доме, где ей подолгу приходилось оставаться одной. Зорге пришлось покориться и отказаться от этой идеи. Вместо собаки он завел… двух ручных сов. Они сидели в большой проволочной клетке, повешенной на первом этаже дома, в столовой, загороженные от света, неизменно вызывая изумление у всех гостей, приходивших к Зорге. Он доставал птиц из клетки, гладил по большим черным головам и рассказывал, какие они умные — Ханако считала, что они похожи на профессоров и чем-то неуловимым — на самого Зорге. Но с совами было две проблемы — необходимость регулярно кормить их свежим мясом и громкое гулкое уханье, которое они издавали по ночам. Спать при этом становилось невозможно, и вскоре совы исчезли из столовой.

Ханако тем временем продолжала изучать содержание папок, шкафов и полок Зорге. Однажды ее внимание привлекли фотографии видов Германии. Она высказала восхищение готической архитектурой, и польщенный Рихард достал из стопки бумаг в токонома пачку открыток: «Я ездил в Америку. Здания в Америке очень высокие. Красивые. Мне нравится».

Зорге прилег рядом с Ханако и вдруг обронил:

«— В Америке есть женщина по имени Зорге.

— Вы брак?

— Нет, я не брак.

— Тогда почему Зорге?

— Она меня любит, поэтому называет себя Зорге.

— Вы не хотите встречаться?

— Нет, не встречаюсь. Этот человек говорит, что если встретится со мной, то у нее заболит сердце».

Мы не знаем, кого он имел в виду: свою первую жену Кристину, перебравшуюся в Америку (скорее всего, именно так, учитывая, что она носила фамилию бывшего мужа, с которым ее разлучила служба в разведке), или кого-то другого. Можно строить любые версии, но Ханако такой поворот разговора совсем не обрадовал, и она поспешила снова сменить тему:

«— Вы думаете, демократия — хорошо?

— Демократия — это Америка. Я — не демократия, — сказал он, встал и уже собирался объяснить мне что-то, но, может потому, что не нашел подходящих слов на японском, сразу же бросил это занятие и, смеясь, добавил:

— Вы хотите знать? Хорошо, давайте потом поговорим. Зорге знает, еще лучше».

Еще одним открытием в интерьерах дома Зорге для девушки стала картина в раме и под стеклом, висевшая в столовой. Художник мастерски изобразил цветок алой целозии на кобальтово-синем фоне, и эта пастель почему-то произвела на Ханако необыкновенно сильное впечатление. Она говорила потом, что картина словно какой-то необъяснимой силой завладевала сердцем смотрящего. Заметив реакцию девушки, Зорге понимающе кивнул тогда: «Меланхолия. Я очень люблю. Вы любите? Да, вы, как и я, любите. Вместе любить лучше всего».

На втором этаже он нашел в своих бумагах и показал Ханако еще три небольшие картины, написанные на специальной бумаге. Это были сцены из жизни детей — светлые и радостные зарисовки. Ханако спросила об авторе, и Рихард ответил, что это его друг — молодой японец, у которого уже нет родителей, который сам очень тяжело болен и несчастен — оттого и картины его несколько меланхоличны. «Но, — заметил Зорге, — это красиво. Человек, если понимает меланхолию, правда, красота понимает. Вы умная девушка, хорошо. Думаю, правда, хорошо». Много позже Ханако узнала, что это были работы художника Мияги Ётоку — члена разведгруппы «Рамзая» — того самого, который вышел на связь через объявление о покупке гравюр укиё-э.