Был вечер полнолуния. Не зная, чем заняться, она вышла из дома и, повинуясь внутренней тяге, прошла мимо зала, где должны были демонстрировать фильм. Возможно, она подспудно надеялась, что кто-то из знакомых увидит ее и уговорит присоединиться к нему; но она шагала так быстро и целеустремленно, что всякий, увидевший ее, решил бы, что она идет по делам.
Однако такой человек и вправду нашелся. У входа в зал стоял Чарльз Уорден; тоскливо глянув в ту сторону, Гарриет увидела его лицо, бледное в свете луны. Удалившись на безопасное расстояние и скрывшись в тени, она обернулась. Он разочарованно глядел ей вслед, и она разочарованно пошла дальше.
Расстройство придало ей сил, и она стала взбираться по склону холма, пока не добралась до высшей точки города, где ветхие домишки, толпившиеся среди деревьев и кустарников, образовали отдельную деревушку. Студия Алана располагалась именно здесь. Тропинка вела на пустырь на макушке холма; пройдя по ней, Гарриет обнаружила, что оказалась в совершенно заброшенной местности и всё дальше удаляется от человеческого жилья. Ее единственной спутницей была луна: она висела в небе странно низко, чуть ли не над плечом, и от вида ее белого, молчаливого лица в сизом небе становилось еще более одиноко.
Город простирался внизу и напоминал карту, нарисованную серебром. Она перешла на другую сторону холма и увидела Пирей; в этот момент раздалась сирена воздушной тревоги. На такой высоте эти истерические вопли звучали слабо и, казалось, вовсе не имели отношения к городу, который в серебристом свете напоминал игрушку из хрусталя и лунного камня.
Гарриет привычно огляделась в поисках убежища. Впереди стоял киоск, где летом продавали прохладительные напитки. Встав возле него, она увидела, как со стороны моря летят бомбардировщики. С земли начали стрелять, но самолеты продолжали свой путь. Один из них уронил звезду, которая воспарила в воздухе, нелепо и театрально. Если не обращать внимания на грохот орудий вдалеке, можно было подумать, что наблюдаешь за пантомимой. Но вдруг всё вздрогнуло от взрыва. Вспыхнул огонь.
Всё это время серебристый город бессильно лежал, словно распятая жертва. Воздушная атака была короткой. Через несколько мгновений бомбардировщики повернули обратно, сверкнули в лунном свете и исчезли. Огонь продолжал гореть и казался единственным живым существом посреди игрушечных белых домов.
Окончание воздушной тревоги всё не объявляли, и Гарриет, устав и замерзнув, снова пустилась в путь. Тропинка вывела ее к веренице домов, а когда она стала спускаться к Университетской улице, в воздухе наконец прозвучал освободительный сигнал отбоя. Навстречу ей попался Тоби Лаш, и после одиночества на вершине холма даже он показался ей другом. Она рассказала ему, где была, и он принялся кряхтеть и охать, после чего заявил:
– Ужас-то какой! Я бы и за деньги туда не пошел ночью.
– Но что же там опасного?
– Вот уж не знаю. Во всех городах есть дурные люди. Мне говорили, что не стоит ходить на Ареопаг после заката.
– Вот как!
Осознав, что по незнанию сильно рисковала, Гарриет встревожилась. Вспоминая, как выглядел пустырь в призрачном свете луны, она стала думать, что опасность кроется повсюду. Она пошла обратно в гостиницу, радуясь, что благополучно пережила самую долгую и самую одинокую прогулку в своей жизни.
11
В честь взятия Воскопои[34]
колокола зазвонили вновь. Звонили они и в честь Конисполя[35]. А в первый день декабря, пока на Афины сыпался дождь, они звонили в честь великой победы в Поградце[36]. Битва за него длилась семь дней и сопровождалась непрекращающейся снежной бурей. Старый портье, поджидавший постояльцев с новостями в вестибюле, воспроизвел битву в лицах. Он проковылял, демонстрируя, как итальянцев ослепил снег, после чего выпрямился и с решительным лицом продемонстрировал, как Тиносская Богородица даровала грекам чудесное прозрение.– Но почему Тиносская Богородица? – спросил кто-то.
Дело в том, объяснил портье, что его жена, родом с острова Тинос, всего за два дня до битвы послала их сыну Тиносскую икону Богородицы.
Одна победа следовала за другой. Когда колокола начинали звонить, незнакомцы с хохотом говорили друг другу: «Еще один!» Афиняне танцевали на улицах. Старики плясали, словно мальчишки, а женщины аплодировали. Поговаривали, что греки взяли в плен половину армии Муссолини, а военная техника, которую они захватили, изменит весь мир.
Когда кто-нибудь входил в кафе и выкрикивал неизвестный ранее город, не было нужды спрашивать, о чем речь. Это означало очередную победу. Вскоре все запоминали это название и повторяли его повсюду: оно становилось самым часто употребимым словом в Афинах. На следующий день этот город становился вчерашней победой, и на смену ему приходил другой.