Наконец рыба была готова. Хозяин выбежал из кухни, чтобы накрыть на стол, и Алан спросил, не осталось ли каких-нибудь обрезков для собаки. Тот нагнулся и потрепал Диоклетиана по ушам, после чего, сочувственно качая головой, жестами прокомментировал болезненную худобу собаки. Раздав им барабульку, он положил перед собакой три кальмара. Диоклетиан распахнул пасть, и кальмары исчезли. Они были небольшими – как и рыба, которая исчезла с той же скоростью.
– Так у нас всё же случился рождественский обед, – сказал Гай.
– Повторить бы, – заметил Якимов. – Как думаете, он согласится поджарить нам еще?
– Мы уже съели свою долю.
Хозяин вышел и сказал, что уходит, но гости могут оставаться, пока дождь не стихнет. Он отказался брать деньги за кальмаров и взял очень мало за рыбу. После того как все расплатились, он еще некоторое время говорил с Аланом по-гречески и так оживленно смеялся, что Гарриет и Якимов, не знавшие греческого, решили, что он рассказывает какой-то анекдот. Когда он ушел со своей корзиной, предварительно пожав всем руки, Алан сказал:
– Он сказал, что вообще не собирался открываться сегодня. Он пошел в Турколимано на рассвете и всё утро ждал рыбы. Она предназначалась его собственной семье. Он зашел сюда за ножом, но, видя, что мы англичане, не смог нам отказать.
– Так, значит, мы съели его рыбу? – спросила Гарриет.
– В корзине наверняка что-то осталось, – заметил Фиппс.
Гай принялся превозносить греческую щедрость и традиции гостеприимства. Он говорил долго, и в конце концов Гарриет перебила его:
– К тому же они бедны. Если ты по-настоящему беден, то не можешь отказаться от денег.
– Он же не взял деньги за кальмаров.
– Да, бедняки могут продавать товары или дарить их. Вот только они не могут оставить их себе.
Гай поглядел на нее с удивлением:
– Почему ты не прогрессистка? Ты же видишь правду, просто отказываешься признавать ее.
– Не соглашусь. Истина куда сложнее политики.
Гай посмотрел на Фиппса, но тот не был готов спорить с Гарриет. Вместо этого он принялся декламировать:
Гарриет заподозрила, что это была шпилька в ее адрес, но Гай пришел в восторг. Приободренный Фиппс развеселился и стал развлекать собравшихся. Он ухватил полу пальто Якимова и, оглядев подкладку, присвистнул:
– Так это соболь! Я был уверен, что кролик.
Ничуть не обидевшись, Якимов с улыбкой сообщил:
– Недурное пальто. Когда-то оно принадлежало царю. Тот подарил его моему бедному батюшке.
– Я думал, вы англичанин.
– Конечно. Типичный англичанин. Мать – ирландка.
– А отец?
– Русский. Белый, конечно.
– То есть вы против нынешней власти? Советской?
Якимов встревожился:
– Не могу сказать, дорогой мой. Всё не так однозначно.
Фиппс с комической строгостью уставился на Якимова, после чего спросил:
– А как насчет этих слухов о вашей шпионской деятельности? Полагаю, это всё вранье?
Воодушевленный интересом Фиппса, Якимов заявил, что он не вправе об этом говорить.
– На вашем месте я бы опроверг эти слухи.
– Но почему, дорогой мой?
– Просто так. Британская разведка не пользуется здесь особенной популярностью. Итальянцы очень недовольны их деятельностью. Как по мне, если бы этих олухов выставили, то и войны бы не было.
Глаза Якимова увлажнились от беспокойства.
– Поясните свою мысль, дорогой мой, – попросил он, но Фиппс молча кивнул с многозначительным и зловещим видом. Якимов пришел в ужас.
– Не задирайте его, – сказал Алан.
Их охватили скука и уныние. Они наблюдали за тем, как дождь хлещет по песку, а волны лениво наползают на берег и столь же вяло отступают. День тянулся так же медленно и лениво. Хотя они замерзли и заскучали, никто и не думал вставать: им нечего было делать, некуда идти.
– Афины – южный Эдинбург! – воскликнул вдруг Якимов. Он так давно не находил в себе сил для своего обычного остроумия, что остальные потрясенно на него уставились. Он улыбнулся, но больше ничего не сказал, и за столом повисло долгое молчание.
Паузу прервал Алан. Он рассказал, что его друг Вуракис сообщил ему кое-что любопытное. Греки поговаривают, что один человек принес в Афины весть о победе в Корче и, воскликнув: «
– Я уже где-то слышал эту историю, – сказал Бен Фиппс.
– Все мы ее слышали, – ответил Алан. – После битвы при Марафоне воин Фидиппид принес весть о победе в Афины, вскричал: «
– Возможно, история о Марафоне – это такая же ложь, как история про Корчу, – заметил Гай.