Друзья и герои

Гарриет любовалась открывшимся зрелищем и всё же ощущала какую-то непонятную отстраненность. Казалось, надо было остановиться и насладиться пейзажем, но Чарльз шагал дальше, словно это была досадная помеха. Когда они подошли к воротам Беле, он так торопливо забрался на камни, будто весь этот поход выводил его из себя.

Привратник-эвзон осмотрел пропуск Чарльза, после чего смерил Гарриет одобрительным взглядом. Вернув пропуск, он так энергично взял на караул, что всё его обмундирование забряцало.

Видя, как он рисуется, Гарриет позабыла о своем стеснении и со смехом спросила:

– Это вам полагается так салютовать?

Чарльз покраснел, после чего тоже рассмеялся.

– Они особенно стараются, если видят девушек, – пояснил он.

Гарриет была очарована. Оставив позади все ограничения повседневной жизни, она словно перенеслась в мир поэзии, где Чарльз был не обычным молодым человеком, одним из многих, – она, в конце концов, знавала множество молодых людей, и многие выглядели не хуже его, – но воином, которому полагались почет и слава. Она же играла свою роль – роль девы, само присутствие которой дополняло и возвышало миф. Однако следом почти сразу же наступило разочарование, и она подивилась тому, что на нее так подействовали военные чары. Она всегда была против войны и ее уловок. Она радовалась, что вышла замуж за мужчину, который не мог участвовать в войне, пусть и сам был этому не рад. Игра, основанная на уничтожении противника, не могла ее увлечь, – а в этой игре Чарльз Уорден был совершенно рядовой фигурой. Глянув на него искоса, Гарриет уже готова была поднять его на смех; но, поймав на себе его взгляд, она смягчилась и обрадовалась, и сам воздух вокруг них, казалось, наполнился обещанием чего-то нового.

Они были здесь одни. Свежий ветер гулял между колоннами, а красочный пейзаж вдали с приходом зимы словно обрел дополнительную резкость. Плиты, которыми был вымощен пол, сверкали. Последние недели их неоднократно омывал дождь и высушивал ветер, и теперь в мраморе отражалось золото, серебро и синева неба, и он казался перламутровым.

Гарриет побродила вокруг, восхищаясь блестящим мрамором, в сколах которого еще сохранились лужицы после утреннего дождя, и сказала Чарльзу:

– Если бы вы не привели меня сюда, я бы и не знала, как тут может быть красиво.

Его обрадовало ее удовольствие, и Гарриет впервые разглядела, как же он безыскусен. Она считала его тщеславным и надменным, а оказалось, что он не просто молод, но и наивен – почти так же наивен, как Саша. Они гуляли по Акрополю, отделившись от внешнего мира своей радостью, и эта радость делала внешний мир еще более ярким. Гарриет то и дело восторженно ахала. Осенью этот пейзаж был выжжен солнцем и казался пыльным и плоским, но теперь панорама уходила вдаль до иссиня-черных и лиловых холмов Арголиды[53] и сизых вод пролива, на которых тени казались мазками чернил.

– Почему Акрополь закрыт для посетителей? – спросила Гарриет.

Этого Чарльз не знал. В семнадцатом веке в Парфенон попало венецианское пушечное ядро. Возможно, греки опасались дальнейших разрушений.

Она обратила внимание на золотистую патину, которой были покрыты колонны, и спросила, почему мрамор кажется темнее с той стороны, которая обращена к морю. Пока Чарльз изучал колонны, она наблюдала за ним. С серьезным видом он положил руку на камень, словно надеясь прикосновением постичь его суть. У него были квадратные кисти: пальцы такой же длины, как и ладони. Это были умные и деловые руки, пусть и не слишком изящные. На смену неприязни внезапно пришло влечение. Ее позабавило и встревожило это чувство: в нем было что-то сверхъестественное.

Не отнимая руки от колонны, Чарльз сказал, что, по-видимому, соленый ветер заставил какой-то минерал проявиться на поверхности мрамора.

– Возможно, дело в железе. Это что-то вроде ржавчины. Мрамор окислился со временем.

Она наблюдала за ним, не вслушиваясь в его слова. Он повернулся, встретил ее пристальный взгляд и удивленно улыбнулся; эта внезапная непроизвольная улыбка преобразила его лицо. Пока они смотрели друг на друга, в воздухе прозвучало: «Люби меня».

Гарриет не знала, сказал ли это он, или слова сами возникли у нее в мыслях. Как бы то ни было, этот призыв словно повис между ними, и, ощущая его, они были тронуты и взволнованны.

– Мне пора возвращаться, – сказала она. – Я встречаюсь с Аланом Фрюэном в пять.

– Мне тоже пора.

Они вернулись тем же путем, не говоря ни слова, но теперь их молчание как будто светилось и было тревожно хрупким. Верно выбранные слова могли бы подкрепить их ожидания. Ни один не желал рисковать – не сейчас, не в этот момент.