Друзья и герои

Когда последний бюллетень был сложен, упрятан в конверт и доставлен, все валились с ног от усталости, но более других – Якимов, который возвращался в кабинет и падал в кресло с видом Фидиппида, погибающего от чрезмерных усилий.

Всего печатали около пяти сотен экземпляров бюллетеня. Некоторые доставляли грекам, но бо́льшая часть уходила англичанам, живущим в Афинах или неподалеку от города. Гарриет была поражена, узнав, сколько британских подданных осталось здесь и какие расстояния Якимову приходилось преодолевать на велосипеде. Перевязанные бечевкой стопки конвертов предстояло доставить не только в центр города, но и в Кифисью, Психикон, Патисию, Каламакион, Фалирон и Пирей.

Когда она впервые увидела готовые к отправке бюллетени, то сказала, надеясь расположить к себе мисс Глэдис:

– Я и не знала, что бедному Яки приходится столько трудиться.

– Бедному Яки?! – От ужаса у мисс Глэдис перехватило дыхание. – Вы что же, имеете в виду князя Якимова?

Гарриет рассмеялась, чем окончательно испортила дело. Пусть для нее Якимов и был всего лишь комическим персонажем – сестры Тукарри относились к нему со всей серьезностью. На их взгляд, ее непринужденное обращение с титулованным лицом выдавало в ней зазнайку. Мисс Глэдис имела обыкновение вворачивать в свою речь обороты вроде «возьму на себя смелость» и «не в моем положении» – и ее самоуважение, очевидно, основывалось на том факте, что среди ее коллег были лорд и князь.

Впрочем, сестры Тукарри были не единственными, кто уважал титул Якимова. Кое-кто из оставшихся в городе англичан был счастлив, что на его приемах напивается до полусмерти не кто-нибудь, а настоящий князь.

Алан рассказал Гарриет, как вскоре после приезда в Афины Якимов на одной из вечеринок вышел на балкон и, что-то мрачно напевая себе под нос, извлек на божий свет орган, предназначенный в том числе и для опустошения мочевого пузыря, после чего послал хрустальную в лунном свете струю прямо на головы посетителей расположенной на первом этаже кофейни. Рассказывая эту историю, Алан снисходительно посмеивался.

В Румынии было слишком много князей, и большинство из них были бедны. Там подобную историю пересказывали бы с гневом и возмущением. Если бы Гай не приютил Якимова, тот умер бы от голода и холода, словно нищий попрошайка. В те дни Якимов презрительно отзывался о греческой кухне – однако именно в этой стране он вновь обрел себя и нашел друзей.

Гарриет часто видела его и уже не помнила, за что когда-то недолюбливала. Он стал ей не просто другом, но старым другом. Их сблизили общие воспоминания.

Когда Алан и Якимов шли в «Зонар» или «Яннаки», они звали с собой Гарриет.

– Пойдемте же, дорогая моя, мы будем вам рады, – упрашивал Якимов, словно угощал он, а не Алан.

Якимов никогда никого не угощал. Эта привычка была навсегда утрачена в период нищеты. Иногда, если стаканы пустели, он вдруг начинал ерзать, словно готов был вспомнить былое. Но этого ни разу не произошло. Алан предлагал повторить, и Якимов после секундной паузы с облегчением соглашался.

Порой Якимов старался развеселить собравшихся, но, единожды придумав удачную шутку, он стремился выжать ее до последней капли. Последняя его присказка родилась в результате общения с расшифровщиками и требовала тщательного планирования. Необходимо было дождаться, когда официант примет повторный заказ, после чего заявить: «Остались неясности, требуется повтор».

Когда Алан наконец взбунтовался и спросил, сколько можно повторять одно и то же, Якимов печально пробормотал: «Старею, старею, бедный Яки теряет хватку», после чего как ни в чем не бывало продолжал в том же духе.

За обедом Алан и Якимов обсуждали постановку и пересказывали сплетни с репетиций; от них Гарриет узнавала больше, чем за всё это время от Гая. Именно Якимов рассказал, что Дубедат и Тоби Лаш обратились к Гаю с вопросом, можно ли им поучаствовать в представлении. Гай ничего не стал им обещать, но позже они узнали, что репетиции продолжились без их участия.

– Они были малость раздосадованы, – заметил Якимов. – Говорят, Дубедат расстроился. Не ожидал, видимо. Теперь он твердит всем, что без него наш спектакль в Бухаресте – как бишь его? – провалился бы. Говорит, что всех спас. Даже майору это сказал. Это не вполне честно по отношению к нам, как вы думаете?

Якимов с тревогой воззрился на Гарриет, и та постаралась уверить его, что на самом деле именно его игра стала залогом успеха постановки.

– Вы были воплощенным Пандаром, – сказала она.

Якимов был благодарен:

– Мне пришлось потрудиться. Гай меня заставил.

Его лицо вдруг приняло раздосадованное выражение.

– Но вышло ли что-нибудь из этого? Ничего. После премьеры о вашем Яки позабыли.

– Глупости, – сказала Гарриет.

– А я говорю, позабыли, – мрачно ответил Якимов. – Наш Гай – милейший человек. Лучший в мире. Соль земли. Но чуточку беспечный. Не понимает, как мы все устроены.