Друзья и герои

Их сходство поражало их. В этом было нечто волшебное. Им казалось, будто они находятся под воздействием заклинания, и они боялись разрушить его неверным словом. Хотя Гарриет не могла бы назвать ни одной их общей черты, ей всё же порой казалось, что из всех людей в мире он более других похож на нее – ее двойник.

Боясь исчезновения этих чар, они инстинктивно подавляли свои различия. Их беседы были короткими и принужденными. Порой они просто бродили в молчании.

Несмотря на войну, холод, недостаток продуктов и надежды, началась весна – мелкими красными побегами глицинии, почками на абрикосах. Из семян, которые всё прошлое лето пролежали невидимыми, словно пыль, проросли зеленые ростки и выкинули мелкие листочки самых разнообразных форм. Гарриет прислушивалась, ожидая, что вот-вот раздастся шум, производимый детьми и птицами, но его не было. Они шагали под деревьями, и тишина становилась всё более гнетущей.

– Вы уверены, что мы не заблудились? – спросила она.

Он кивнул, и, прежде чем она успела сказать еще хоть слово, они очутились на берегу. Это был всё тот же пруд. Зимние дожди заполнили его до краев. Из-за облаков вышло солнце, и вода заблестела. На песке стояли покосившиеся кованые стулья. Все декорации были на месте – но сцена была безжизненна. Не было ни птиц, ни детей, ни взрослых, ни старика, собиравшего плату. Вода была неподвижна. В воздухе повисла тишина.

– Но где же все? Что случилось с птицами?

Чарльз издевательски усмехнулся.

– А вы как думаете?

Ей показалось, будто ее смятение развеселило его, – но его улыбка не была веселой. Она казалась мстительной, словно он мстил Гарриет за какую-то давнюю обиду. Она промолчала, решив не выказывать своих чувств. Через рощу они дошли до ухоженного парка рядом с «Заппионом»[62]. Солнце не грело, а низкий кустарник не защищал от ветра. С моря надвигались почерневшие от скопившегося снега тучи. В конце парка на фоне темного неба блистали монструозные колонны храма Зевса Олимпийского.

Гарриет остановилась и заявила:

– Дальше я не пойду. Мне надо возвращаться. У меня много работы.

– Давайте сначала выпьем чаю, – сокрушенно предложил Чарльз, словно это должно было всё исправить.

– Нет. Мне надо возвращаться.

Гарриет повернулась и решительно зашагала прочь. Когда они подошли к «Гранд-Бретани», Чарльз спросил:

– Вам уже пора?

– Да.

– Давайте выпьем чаю!

Она ничего не ответила, но, когда они подошли ко входу в Бюро, она прошла вместе с ним дальше, в гостиницу.

«Коринф» всё еще сверкал новизной. Он выглядел современно, поскольку в эти дни ничто не могло вывести его из моды. Вестибюль был выстлан сливово-красными коврами и уставлен тяжелыми квадратными креслами. За карнизами скрывались неоновые лампы. Основным источником освещения были витрины – правда, теперь пустые. Остались только драгоценности, которые никто не желал покупать.

Хотя в гостинице было множество беженцев и рабочих, здесь всё же поддерживали определенный уровень, и это было одно из немногих мест, куда юные гречанки могли прийти без сопровождения.

Несколько гречанок сидело за столиками – некоторые с женихами, получившими увольнительную. Шагая вслед за Чарльзом по сливово-красному полумраку, Гарриет заметила Арчи Калларда, который пил чай с Куксоном. Она поймала взгляд Калларда: тот посмотрел на Чарльза и прошептал что-то Куксону. Последний демонстративно глядел в другую сторону, недоверчиво ухмыляясь.

Сев рядом с Чарльзом, Гарриет спросила:

– Вы часто видите Куксона?

– Время от времени. Иногда он угощает меня ужином.

– Он приглашал вас на свои маленькие любопытные вечеринки?

– Нет. А что, он устраивает подобное? И что в них любопытного? Что там происходит?

Подобная невинность огорошила Гарриет, и вместо ответа она задала встречный вопрос:

– Откуда вы знаете Пинкроуза?

Чарльз расплылся в насмешливой улыбке.

– Он был моим наставником. Не воображаете ли вы, что я хожу на подобные вечеринки с Пинкроузом!

Она покраснела и промолчала, но после паузы сказала:

– Если я вам настолько неприятна, почему вы проводите со мной время?

Его улыбка тут же исчезла – на смену ей пришло беспокойство. Он пододвинулся к ней и хотел что-то сказать, но тут вестибюль огласил встревоженный крик Гая:

– Милая!

Чарльз отшатнулся. К ним спешил Гай; очки его сползли на кончик носа, волосы были взъерошены, в руках он сжимал огромную стопку бумаг. Его обычная неряшливость была усилена расстройством. Что-то было не так. Решив, что он пришел предъявить ей обвинения, Гарриет застыла, но дело оказалось в другом. Уронив на стол свои книги и бумаги, Гай воскликнул:

– Знаешь, что случилось?

Она покачала головой.

– Пинкроуз отменил наше представление!

– Какое представление?

– Ну как же, то, что мы устроили для летчиков в Татое. Он запретил его повторять.

– Я не понимаю…

– Говорит, что это всё неприлично. Мы репетировали в школе, когда нам принесли письмо из Информационного бюро. Пинкроуз говорит, что получил жалобы и не может разрешить использовать школу для репетиций. Кроме того, он не разрешает участвовать в этом Алану, Якимову и мне. Словно без нас представление можно устроить!