Бен Фиппс заговорщически улыбнулся Гаю, но тот не выглядел довольным. Он взял Гарриет за руку и стал поглаживать ее, словно надеясь стереть воспоминания о грубых и бессмысленных нападках Фиппса. Гарриет похудела, и руки ее, и прежде тонкие, стали выглядеть совсем нежизнеспособными.
– Обезьянкины лапки, – сказал Гай.
Гарриет смотрела на двери гостиницы. Когда Чарльз скрылся за ними в прошлый раз, он почти тут же вернулся. Сейчас этого не произошло. Ей хотелось броситься за ним и оправдаться, но это, разумеется, было невозможно.
Гай тоже понимал, что это невозможно. Он нежно пожал ей руку и отпустил. Чарльза прогнали, и теперь мужчины могли вернуться к разговору на интересующие их темы.
За этим эпизодом, очевидно, стоял Фиппс. Гарриет в этом не сомневалась: он был умен и подозрителен, он видел их с Чарльзом и посоветовал Гаю принять меры. Гай вполне мог решить воззвать к ее жалости. Фиппс был явно доволен собой, и всё же: почему он вообще решил вмешаться в дела Гая? Что-то подсказывало ей, что причины крылись в нем самом. Бен Фиппс привык находиться у руля. Его отлучили от Фалирона, и он завладел Гаем – и не желал, чтобы Гарриет отвлекала его.
Если держать друзей на расстоянии от их жен не удавалось, Фиппс мог, по крайней мере, проследить за поведением этих жен и положить конец их «выходкам». Гарриет была уверена, что он не видел в ней самостоятельную личность, у которой могут иметься объективные причины для недовольства. Она была всего лишь докучливым обременением, которое следовало задвинуть на задний план.
Поймав ее недовольный взгляд, Гай сказал:
– Нам надо накормить Гарриет.
Фиппс тут же угодливо вскочил:
– Как насчет «Зонара»?
По пути в кафе Фиппс и Гай держались с Гарриет с преувеличенным вниманием, словно она пребывала на грани душевного или физического коллапса. Фиппс поговорил с одним из официантов по-гречески, тот ушел на разведку, после чего сообщил, что может принести им омлет. Мужчины пришли в восторг. Когда Гарриет принесли маленький ярко-желтый омлет, они явно успокоились – очевидно, полагая, что тем самым решили все ее проблемы и не оставили ей поводов для жалоб. Уже не волнуясь за нее, они вернулись к более насущному делу – спасению мира.
Хотя когда-то Гай признал, что в Фиппсе есть «что-то жуликоватое», он уважал его за познания в области политики. Находись они в более разнообразном обществе, Гай забавлялся бы компанией Фиппса, но не стал бы водить с ним дружбу. Сейчас же они оба ощущали, что им крупно повезло встретить человека, который разделяет те же радикальные взгляды. Каким бы жуликом ни был Бен, Гай полагал, что он полезнее для мира, чем кто-то наподобие Алана Фрюэна, который всего лишь желал жить своей тихой жизнью.
Бен Фиппс был старше Гая на десять лет, и его признавали в среде лиц, разделяющих левые взгляды. Он умело выискивал злоупотребляющих властью и в любой момент был готов поддержать разговор о загадочных силах, которые привели мир к царящему ныне хаосу. Некоторые из этих сил – некий банк «Зоиппус», Бунд[63]
и ряд евреев с Уолл-стрит, которые финансировали действия Гитлера, надеясь принудить весь еврейский народ переехать в Палестину, – стали открытием для Гая. Фиппс утверждал, что набрел на них в ходе частного расследования. Он не раз заявлял в присутствии Гарриет, что может доказать: если бы не махинации банкиров, крупных компаний, финансистов, держателей акций сталелитейных компаний и некоторыхКогда с омлетом было покончено, Гарриет начала томиться. Ей хотелось прогуляться. Гай накрыл ее руку своей, словно говоря: «Послушай Бена».
Заметив это, Бен перевел взгляд на Гарриет, но не в силах был долго фокусировать его на одном объекте. Обычно он держался уверенно и непринужденно, но, когда увлекался собственными идеями, его зрачки принимались метаться за толстыми стеклами очков, точно две ягоды черной смородины.
Воспользовавшись паузой в беседе, Гарриет спросила, как продвигаются дела с представлением. Гай ответил, что Алан обещал поговорить с Пинкроузом. Гарриет хотела спросить еще что-то, но Гай жестом попросил ее не перебивать Фиппса. Наконец Фиппс пришел к своим обычным выводам и умолк, дав Гаю возможность сообщить, что если бы силы, приведшие к началу войны, можно было бы употребить на претворение в жизнь идей Маркса, то на земле уже воцарился бы рай.