Друзья и герои

Сочтя, что Гарриет и Кларенс достаточно погрузились в беседу, Гай счел возможным их оставить. Он поручил Кларенса Гарриет, сообщив, что его ожидали на репетицию к половине третьего и он не может более заставлять артистов ждать.

– Я вернусь в семь, – сказал он. – Встретимся здесь. Подумай, где бы тебе хотелось поужинать. Проведем вечер вместе.

Собрав свои бумаги и книги, он удалился.

– Гай не слишком переменился, – сказал Кларенс.

– А вы думали, что он изменится?

Гарриет положила на стол фиалки. Кларенс нахмурился.

– Гай – потрясающий человек, – сказал он.

– Что ж… пожалуй.

Они уже говорили об этом раньше, и Гарриет нечего было добавить. В Бухаресте она проводила с Кларенсом много времени: он составлял ей компанию, когда Гай, по своему обыкновению, исчезал. Она принимала щедрость Кларенса и не давала ничего взамен. Главным образом он вызывал в ней раздражение. Казалось, что Кларенс был рожден для страданий. Он желал страдать. Если бы она не обращалась с ним дурно, этим пришлось бы заняться кому-то еще. Но Кларенс был способен на мстительность. Он поощрял ее откровенность и часто сочувствовал ей, но точно так же мог и огрызнуться: «Не жалуйтесь, вы сами вышли за него замуж» или «Если бы вы дали ему отпор, он бы не вешал на вас этих бедолаг».

Теперь Гарриет была настороже. Кларенс мог бы – с присущей слабым людям злопамятностью – отыграться на ней за Чарльза. Представься ему такая возможность, он не преминул бы напасть на нее с каким-нибудь возмутительным откровением.

– Потрясающий, – повторил Кларенс твердо. – Бескорыстный. Щедрый. Великий человек.

– Да, – сказала Гарриет.

– Вам чертовски повезло быть за ним замужем.

– Пожалуй… в некотором роде.

– Что значит «в некотором роде»? Вам невероятно повезло!

Гарриет промолчала. Ей принесли бутерброд. Солнце ушло, и сразу похолодало. Хотя влажный ветер пах весной и кругом цвели абрикосы и миндаль, с наступлением вечера воздух становился ледяным. Ночью случались заморозки.

Она вернулась на работу раньше, чем собиралась. Вечером она застала Кларенса внутри кафе. Он пил коньяк, и настроение его улучшилось. Теперь он держался с ней как с предметом былой любви.

В восемь вечера в кафе зашел Бен Фиппс, направлявшийся в агентство «Стефани»[68]. Он подошел к их столику с видом человека, который нехотя выполняет возложенное на него обязательство. Он равнодушно передал сообщение от Гая:

– Он говорит, что ему надо еще порепетировать с хором и чтобы вы шли в «Гранат», а он к вам присоединится.

– Но почему «Гранат»?

– Понятия не имею. Так он сказал.

– И когда он освободится, по-вашему?

– Одному богу известно. Вы же знаете Гая.

Кларенс предложил Фиппсу выпить, но Фиппс, всем своим насмешливо-снисходительным видом давая понять, что не воспринимает звание подполковника всерьез, ответил отказом:

– Никак не могу, старина. Мне-то надо зарабатывать на жизнь.

Ночной клуб «Гранат» был странным выбором. Возможно, Гай счел, что Кларенс сможет себе это позволить и это станет роскошным подарком для Гарриет.

– Боюсь, там очень дорого, – сказала она.

– Что ж, если кормят прилично…

– Сейчас хорошей еды уже не найти.

– Как, и задорого?

– И задорого. Но в «Гранате» очень хорошая певица; и там всем заправляет евнух. Самый настоящий – один из реликтов Османской империи.

– Уже неплохо!

Кларенс неловко поднялся на ноги.

Вестибюль ресторана тускло освещался лампами, упрятанными в бумажные гранаты. Здесь сидел евнух и собирал плату за вход. Он был не столь тучен, как полагалось его собратьям, но выглядел крайне своеобразно; на землисто-бледном матовом лице, испещренном сетью тончайших морщин, словно старинный фарфор, застыло выражение глубочайшей меланхолии. Он казался совершенно неприступным. Между колен он зажал трость, которая напоминала о его увечье. Гарриет как-то видела, как он ковыляет по Университетской улице, словно раненый краб. Смотреть на него было столь же мучительно, как и на искалеченных родителями детей-попрошаек в Румынии. Прохожие обходили евнуха – не потому, что он с трудом двигался, но из-за его недостатка, отделявшего его от остального человечества. Он не был частью общества, словно человек, переживший скандал в свете и не рискующий более соприкасаться с бомондом. Однако своя жизнь у него всё же была. Он открыл ночной клуб, ставший самым популярным в Афинах, и сидел у входа в плетеном кресле, наблюдая за приходящими и уходящими.

Войдя, они оказались в небольшом унылом зале с танцплощадкой. Бо́льшая часть столов была занята, на остальных стояли таблички «Занято». Одну из них убрали, освободив столик для Кларенса и Гарриет, и Кларенс сказал:

– Надеюсь, никто не собирался сюда сесть. Мне бы не хотелось пользоваться привилегиями только на основании моего звания.

У него был такой высокомерный вид, что Гарриет ответила: