Друзья и герои

Они заявились в английскую чайную, где миссис Бретт пила чай со священником. Их было трое; каждый нес в руках по горшку с цветком, которые они стащили с чьих-то подоконников. Очевидно, они пили с утра, поскольку нетвердо держались на ногах, и один из них, завидев миссис Бретт, пригласил ее потанцевать. Он опасно наклонился над столиком, и священник указал ему на тот факт, что в чайной нет ни музыки, ни места для танцев. Он предложил австралийцу сесть, но тот закричал: «Заткнись, английский ты ублюдок!»

– Разумеется, я знаю, как обращаться с мужчинами в подобном состоянии, – сказала миссис Бретт. – У меня есть соответствующий опыт, и в данном случае правильнее всего не перечить им. Поговорить с ними, заинтересовать их. Поэтому я предложила ему присесть и выпить с нами прекрасного чаю.

Австралиец уселся, послушный, «как ягненочек», но, к несчастью, уронил стул, после чего стал бранить официантов за то, что ему подсунули сломанную мебель. Миссис Бретт, опасаясь неприятной сцены, попыталась втянуть его в разговор, спросив, как ему нравятся Афины. Он не знал, что такое Афины. «Ну как же, – сказала миссис Бретт, – это город, в котором мы находимся. Прекрасный, не так ли?» – «Не могу сказать, мэм, – ответил он, – я в жизни не видел городов, пока нас не привезли в Сидней, а тогда мы были все пьяны».

– И как вам подобное? Какая рассудительность и честность!

Чаю австралиец не желал, но миссис Бретт убедила его взять чашку. Тогда он объявил, что даже готов выпить эту жидкость из уважения к ней.

– Мы чудесно поболтали. Он показал мне все фото в бумажнике: маму, папу, сестру и так далее. Он, знаете ли, очень расположился ко мне. В тот вечер мне надо было дежурить в столовой, но могла ли я уйти? Это было невозможно. Каждый раз, когда я вставала, он усаживал меня обратно. «Не уходите, мэм, – говорил он, – останьтесь, поговорите со мной». Это всё было очень трогательно, но священник стал беспокоиться. Я сказала ему: «Не тревожьтесь, отец. Я хорошо понимаю мужчин. Этот бедный мальчик просто скучает по матери». А мой австралиец ответил, что, мол, вы совершенно правы, мэм, у меня и матери-то никогда не было. «Ну как же, – говорю я, – ты же мне только что показал снимок!» – «Это вторая жена старика, – ответил он, – редкая корова». Удивительный лексикон, конечно! На это я ему твердо сказала, что мне пора, но он должен прийти ко мне на следующий день выпить чаю и рассказать о своих бедах. «Как скажете, мэм», – ответил он, и я записала ему свой адрес. Вы и не представляете, как я жду его визита.

Но на следующий день австралийцев в Афинах уже не было, и новый друг миссис Бретт не пришел к ней на чай. Впоследствии стало известно, что весь батальон сочли угрозой мирной жизни Афин и отправили в лагеря на север. Греки протестовали: «Они нам понравились! Они такие человечные! Вели себя как хотели, не то что вы, англичане!»

Тем не менее веселье продолжалось. Английские военные, преодолев первоначальную неловкость, оказались не менее человечными. Уважительное отношение перенеслось и на гражданских лиц, и англичан угощали в барах и ресторанах вином, украшенным дольками яблок и апельсинов, – просто за то, что они были англичанами. Когда Гарриет ходила куда-нибудь с Чарльзом, с ней обращались с особым пиететом: она была не просто англичанкой, но спутницей английского офицера, который, по словам греков, напоминал юного Байрона.

В один из дней афиняне были поражены, увидев на улицах солдат шотландских горных полков: это были мужчины в юбках, вроде эвзонов, с волынками в руках, как у эпирских пастухов. В подвальном кафе «Элатос» двое таких солдат положили на пол ножи и с серьезными лицами пустились в пляс – без музыки, под ритм килтов, которые колыхались вокруг них подобно веерам. Они слаженно подпрыгивали и поворачивались, а греки молча напряженно наблюдали за ними, понимая, что видят ритуальный танец против их общего врага.

– Что, сюда прислали горные полки? – спросила Гарриет Чарльза.

– Бог знает, – ответил тот. – Могут прислать кого угодно. Нам сказали не называть это кампанией. Так, неразбериха какая-то.

Гарриет больше не встречала горцев. Никто не знал, откуда они взялись и куда пропали. Многие появлялись в Афинах всего на день и исчезали на следующее утро. Остальные так долго жили в пригородных лагерях, что их начинали узнавать в барах, словно местных; но все знали, что рано или поздно они уедут. Всюду царила атмосфера ожиданий и приготовлений. Слух о том, что итальянцы хотят заключить договор, не пользовался популярностью. Никто не желал договора с итальянцами. Все ожидали решительной битвы, которая покончила бы с ними раз и навсегда.

Гай остановил работу над постановкой. Теперь требовалось развлекать военных в лагерях: развлечений там было немного. Он тут же предложил свои услуги танковым частям, расквартированным в Глифаде[70]. Его предложение немедленно приняли.