Друзья и герои

– Ты же сможешь пораньше уйти с работы?

– Наверное. Я собиралась встретиться с Чарльзом. Ты не против, если я приведу его?

– Приводи кого хочешь. Главное – приходи сама.

Он ушел. Гарриет глядела ему вслед – он хлопнул дверью и поспешил навстречу всем планам этого дня.

Якимов сказал как-то, что Гай – хороший человек, но не понимает, что чувствуют люди вокруг него. Тогда ей показалось, что Якимов прав. Теперь же она думала, что Гай видел и понимал больше, чем можно было подумать; но он не позволял этим наблюдениям мешать ему. Он был щедр – во всяком случае, в том, что касалось вещей. Он любил ее, но его любовь следовало принимать как должное. Если она пыталась подвергнуть его чувства испытанию, потому что ей было нужно убедиться в их истинности, ею всякий раз жертвовали в пользу более важных, с его точки зрения, планов. Он нуждался в свободе поступать по своему усмотрению. Он всегда мог объяснить свои поступки. Эмоциональной ответственности он не признавал и, в отличие от людей чувствительных, не позволял чувствам управлять собой. Гарриет порой страдала от угрызений совести, Гай – никогда. Именно уколы совести – совершенно неожиданные – заставили ее огорчить Чарльза, который заказал в тот вечер столик в «Бабаяннисе». Вместо этого она попросила его поехать с ней в Кифисью. Она знала, как он любит пировать в «Бабаяннисе», но туда они могли пойти в любой вечер. Когда Чарльз отказался ехать в Кифисью, Гарриет была потрясена.

В Бюро всё бурлило: Германия выдвинула Югославии ультиматум. Судьба Югославии, казалось, предвещала участь Греции; однако перед лицом нового кризиса Чарльз и Гарриет всё равно продолжали ссориться из-за планов на вечер.

Они пошли в парк «Заппион», залитый весенним солнцем, однако на душе у обоих было мрачно. Оба были сосредоточены на своих обидах, твердо вознамерившись не уступать ни на дюйм.

Чарльз говорил отвернувшись от нее и таким дружелюбным тоном, который сам по себе был хуже угроз:

– Не волнуйтесь за меня. Мне есть чем заняться. Я давно не виделся с друзьями. Мне надо написать несколько писем. Вообще-то, я даже рад освободившемуся вечеру.

– Надо подумать и о Гае, – сказала Гарриет. – Я пообещала ему…

– И мне, причем мне – раньше. Но это всё не важно. Не беспокойтесь. Я прекрасно проведу время.

– Гай не возражает, чтобы мы виделись. Он не гневается и ничего не требует; мы должны уступить ему сегодня. Мне кажется, нам надо поехать…

– Вам – разумеется.

– Будут и другие вечера.

– Возможно – или же нет.

– Что вы хотите сказать?

Бледный и неприступный, он опустил взгляд и пожал плечами.

– Вся эта история с Югославией. Если они отвергнут ультиматум, всех свободных мужчин пошлют на фронт.

Спор не был разрешен, но прекратился. Они прошли под деревьями и вышли к пруду. В воде плескались дети. Вокруг всё цвело и зеленело, но в этом не было никакого смысла. У пруда они повернули и пошли обратно к площади Конституции.

Хотя возвращаться на работу было еще рано, Гарриет остановилась у двери. Чарльз, не говоря ни слова, двинулся дальше.

– Чарльз! – окликнула она. Он оглянулся, она подбежала к нему и взяла его за руки. – Пожалуйста, поедем в Кифисью.

Он нахмурился, после чего недовольно сказал:

– Хорошо.

– Дождитесь меня здесь. Приходите пораньше, хорошо?

Он ушел с мрачным видом, но она не сомневалась, что увидит его вечером. Так и оказалось: выйдя с работы, она застала его у двери. По пути в Колонаки он молчал. Там их ждали грузовики; вокруг толпились артисты во главе с Гаем. Некоторые были знакомы Гарриет, но большинство – нет.

По пути они проехали мимо Югославской миссии. Вокруг нее собрались греки, чтобы выразить свое сочувствие стране, которой угрожали так же, как и им. Насколько было известно, Югославия всё еще обдумывала ультиматум. Бен Фиппс заявил, что верит в благоразумие принца Павла, но Гай считал, что югославы будут сражаться.

Гай попросил водителя остановиться и выскочил из грузовика, чтобы поддержать митингующих. Когда в окнах миссии показывался кто-то из чиновников, греки аплодировали, но югославы выглядели мрачно.

Бен окликнул Гая, свесившись через борт кузова:

– Поехали, мы опоздаем!

Когда Гай вернулся, Бен добавил:

– Утри слезы, они-то всё равно уступят.

Гай печально кивнул.

– Возможно, ты прав.

Кифисья полнилась ароматами весны. Медовый закатный свет золотил дома и сады, уходившие вверх, к горе Пендели, и его отражение падало на уже погруженную в тень дорогу как обещание скорого лета. Грузовик проехал под перечными деревьями и остановился. Деревья трепетали под первым вечерним ветерком.

На этот вечер столовую разместили в зале, который не использовался с начала войны. К заднему входу тащили коробки с бутербродами и пирожными для артистов. Пассажиры грузовика тронулись вслед за носильщиками через узкий заброшенный сад, полный аромата цветущих цитрусовых деревьев. В темном зале пахло пылью. Чарльз коснулся руки Гарриет:

– Нам обязательно заходить внутрь?

– Мне нужно посмотреть хотя бы часть постановки.

– Давайте подождем, когда всё начнется.