Друзья и герои

– В тот день, когда вы зашли за мной в магазин, я понял…

– Что?

– Что вы нуждаетесь во мне.

– Но вы должны были понять это с самого начала…

– Почему? Откуда мне было это знать? Зачем я мог бы вам понадобиться? Вы замужем, и, кажется, вполне счастливо. Вашего мужа все любят, восхищаются им. Зачем я вам?

– И что вы думали?

– Я… мне казалось, что вы просто играете со мной. Развлекаетесь, пока Гай занят.

Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Некоторым девушкам надо покорять всех встречных. Просто чтобы доказать себе, что они это могут. Вы могли оказаться одной из них.

– Но я не такая. Вы же знаете, как важны для меня.

– Да, но почему? Я не понимаю.

– Вы мой друг.

– И всё?

– Особый друг. Вы мой компаньон, а это для меня важнее всего.

– И только это? Ничего более?

Он подался к ней. Ее тронул его вид, его пылкость. Сам воздух между ними словно переменился. Ее губы приоткрылись; она отвернулась и сказала:

– Если бы это было возможно…

– Вы хотите сказать, что это невозможно?

– Вы же сами знаете. Мне надо думать о Гае.

Он воспринял это как кокетство. Взяв ее за руку, он посмотрел в сторону широкой лестницы, застланной ковром, и сказал:

– Здесь неудобно говорить. Давай поднимемся ко мне в комнату.

Ей так хотелось порадовать его, что она почти начала вставать, но, отвернувшись, увидела повсюду знакомые лица. Здесь была подруга Добсона, девочки, которые ходили в школу или пользовались школьной библиотекой. Осознав вдруг, как легко она может стать предметом всеобщих сплетен, Гарриет поежилась и забрала руку.

– Что подумают люди, если увидят, как я иду с вами наверх? – сказала она с неловким смешком.

– Какая разница?

– Это глупый вопрос. Я здесь живу. Гай здесь работает.

Пока она говорила, официант принес им поднос с чаем, и, чтобы скрыть смущение, Гарриет принялась разливать чай. Ей казалось, что Чарльз сейчас надуется и, возможно, будет винить ее за такую осторожность, но, повернувшись, чтобы передать ему чашку, она увидела в его взгляде мольбу. Это удивило и тронуло ее куда сильнее любовного пыла, но все слова, приходящие в голову, казались банальными и бесчувственными, поэтому она промолчала. Они выпили чай в тишине.

Прошло несколько дней, прежде чем он упомянул об этом инциденте. Они шли по парку, и, подойдя к беседке, оплетенной глициниями, он сказал:

– Τα καημένα τα νιάτα τι γρήγορα που περνούν…

Она посмотрела на него вопросительно.

– Вы наверняка слышали эту песню. Бедная молодость, как быстро она пролетает: словно песня о любви, словно падающая звезда; а уйдя, она более не возвращается…

Гарриет понимала, что он винит ее в напрасной трате чувств и времени.

– Нам лучше больше не видеться, – сказала она.

– Вы серьезно?

– Я не знаю.

– А должны знать.

– Я знаю только, что это совершенно невозможная ситуация.

– Если хотите, я больше не буду вас беспокоить.

– Если вы хотите уйти, я не могу вас удерживать.

– Но я не хочу уходить.

Этот бессмысленный спор отравлял их, и они оба понимали, что он ни к чему не приведет.

24

Гай перестал распевать про вечер, полный «шуток, смеха и чудес». Теперь по утрам, пока он принимал ванну, брился, одевался и готовился к непредсказуемым поворотам грядущего дня, несмотря на полное отсутствие слуха, он заводил энергичную песенку:

– Какой сюрприз для дуче: греки ничуть не лучше!

Поначалу Гарриет забавляло это новое сочинение, но вскоре оно невыносимо приелось.

– Это теперь единственная песня в вашей постановке? – мрачно спросила она.

Гарриет возненавидела постановку и редко ее упоминала. Гай всегда был чем-то занят, но она убедила себя, что, если бы не этот его прожект, она бы ни за что не стала искать компании другого мужчины. Воодушевленный Гай не дал ей добавить, что она предпочла бы послушать что-нибудь другое: он тут же сообщил, что постановка стала куда лучше с тех пор, как она видела ее в Татое. Тогда это было всего лишь любительское представление, но с тех пор, как в Афины прибыли британские военные, местные британцы стали воспринимать греческую войну как свою собственную и массово присоединяются к труппе. Хор увеличился вдвое и теперь поет вдвое громче, а военные подпевают всем песням: это и греческие песни, переведенные на английский, и написанные одним из английских дельцов в честь греческо-британской дружбы специально для представления. Все лагеря требовали, чтобы им показали знаменитое представление. Это был ошеломительный успех.

– А что думает Пинкроуз?

– Молчит как рыба. Понимает, что проиграл.

– Вижу, ты наслаждаешься происходящим.

– Тебе понравится. Приходи сегодня. Мы играем в Кифисье. Нас накормят в столовой. Приходи же.

У Гарриет были свои планы на этот вечер.

– У меня вряд ли получится, – сказала она, но Гай склонился над ней, взял ее за плечи и пристально заглянул ей в глаза.

– Мне бы очень хотелось, чтобы ты пришла.

– Тогда я, разумеется, приду.

– Хорошо.

Он тут же отпустил ее и принялся что-то искать в комнате.

Артисты и гости вечера должны были прибыть в Кифисью на военных грузовиках, которые отправлялись с площади Колонаки.