Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

Вокруг него лицом к погребальному костру прямо на земле сидели подростки, еще безусые и потому неразличимые по полу. Именно они били в тугие барабаны, будто в трансе покачиваясь из стороны в сторону. Олга, внимательно наблюдавшая за происходящим из придорожных кустов, размышляла: чего же ждут эти люди, кто они такие, и в честь кого эти дети отбивают ритм, провожая душу в последний путь? Рассудив, что, безоружные, они ничем не смогут навредить ей, Олга наконец решилась поддаться любопытству и вступила в освещенный круг. Похоже, что они ждали меня, мелькнула в ее голове испуганная мысль, когда сотня лиц единовременно обернулась навстречу гостье. Тяжелые колотушки замерли в руках подростков, и гнетущее молчание колпаком накрыло площадь, лишь пламя факелов трещало, недовольно плюясь горючим. Олга сглотнула, но, к своему удивлению, не отступила назад и не бросилась бежать, а, выпрямив спину, прошла между замершими людьми, каждый из которых провожал ее ход мутным и, казалось, равнодушным взглядом бесцветных глаз. Взглядом, слишком знакомым Олге, чтобы окончательно утвердиться в своей догадке: вокруг нее стояли шептуны, целое поселение под крылом оракула, защищенное кланом йоков и островом, а на погребальном костре лежал — она приподняла тонкую ткань, скрывающую лицо мертвеца — Альба. Олга на миг прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Значит, Лис не соврал. Она окинула взглядом толпу, пытаясь найти среди собравшихся женщину оракула и его маленькую дочь, но все лица казались ей одинаковыми из-за своего безумия и отрешенности. Олга нахмурилась, пытаясь скрыть дрожь. Она спрыгнула с помоста и, выдернув из рук близстоящего шептуна свечу, бросила ее в костер. Дрова, облитые маслом, занялись быстро, и пламя с надсадным треском устремилось ввысь, пытаясь лизнуть далекое холодное небо. Шептуны молча наблюдали за ее действиями, покуда с крыши дворца не сорвалась испуганная вспышкой чайка, и ее плачущий крик не пронзил неестественную немоту ночи. Это, по-видимому, послужило неким сигналом к началу церемонии. Колотушки одновременно опустились на тугую кожу барабанов, издав гулкий звук, после чего уже целая стая испуганных чаек снялась с карнизов и полетела в сторону моря, оглашая окрестности пронзительным плачем. Дети замерли и, как только крики птиц смолкли, принялись отбивать очень сложный и мелодичный ритм, в который совершенно органично вплетался трескучий и неровный звук огня. Вокруг погребального костра в танце закружились люди, что двигались так, словно единый разум управлял их телами. Олга, то ли одурманенная сладковатым дымом костра, то ли голодом и переутомлением, сама не заметила, как ринулась следом за шептунами, подчиняясь невероятной магии ритма. А потом дети начали петь. Сначала тихо, а после все громче и громче, пересиливая гул барабанного боя, но не было слов в той песне, а если и были, то никто из ныне живущих не смог бы уразуметь их, ибо звучала песня древних. Змея остановилась, пораженная услышанным. Нечто подобное пел Игнат Соловей, перед тем, как свернуть себе шею, и ее маленький Мирон в момент инициации. По щекам Олги потекли слезы. Со всех сторон зашелестели невнятные голоса.

— Не плачь, он жив.

— Разве не слышишь, песня предвещает радость.

— Оракул рождается заново, когда наступает время покинуть старое тело.

Кто-то протянул ей пиалу с дымящимся, остро пахнущим специями напитком.

— Порадуйся с нами, Великий Дух.

— Ибо твой сын почил сегодня, чтобы вновь прийти в наш мир.

Услышав эти слова, Олга неловко дернулась, плеснув горячий отвар на руки.

— Чтооо?! Какой сын?

Варево окончательно одурманило ее разум. Перед глазами вихрем закружились размытые образы из ее кошмаров и воспоминаний: голубоглазый мальчик с серебряными волосами заливисто смеялся, выколупывая глаза из мертвого тела Альбы; мерно покачивался над обрывом труп Игната, с посиневших губ которого лилась благозвучная песня; прекрасный белый бог в драгоценном свадебном уборе погружал в ее распоротый живот свои тонкие руки и, ласково улыбаясь, протягивал ей мертвое дитя с черной кожей и огненными жилами; танцевал, словно марионетка, беспорядочно размахивая руками, Даримир, натянуто улыбаясь, а на его затылке сквозь дыру в черепе было видно, как пульсирует мозг. А потом она наткнулась на обеспокоенное лицо Мирона, что, уставившись на нее невидящим взором, крикнул: Проснись!

— Твой сын, Великий Дух! Твой и Белой Чайки, — мягко улыбаясь, произнес старик, и отвернулся. Олга опешила. Кошмар, что длился, казалось, целую вечность, в действительности занял какую-то долю секунды. Она схватила старика за руку.

— Кто такой Белая Чайка? Чем вы опоили меня?

Вместо внятного ответа старик забормотал:

— Кровь ушла в землю, и из земли встала полынь-трава. И была полынь-трава на вкус как кровь, горька и сладка. И сказал Великий Дух: будь ты трижды проклят, муж мой — Белая Чайка, за предательство порожденных тобою, за предательство породивших тебя и за предательство того, что зовется любовью.