— Если бы не ошейник, — тихо проговорила она, отводя ладонь, — я бы, возможно, могла что-то сделать так, без операции. Но раз его невозможно снять, — она коротко глянула на Сокола, но тот ничего не ответил, — то придется резать.
Она сняла с себя четыре печати, но Змей даже и не думал просыпаться. К Олге вернулась ее былая подвижность, ловкость и скорость, частично — сила, частично — возможность видеть людей и нелюдей насквозь, но умение исцелять до сих пор полностью подавлялось. Повторить то, что она сделала на озере с Даримиром, ей вряд ли удастся, особенно с треклятым ошейником, что мешал в высшей степени не только лечить, но и дышать нормально. Но то, чему обучили Олгу монахи, никуда не делось. Знания и умения, что вбивались в шкодливый детский ум, всегда были при ней. Мотылек разложил на столе острые бритвы, отточенные ножи, иглы и нитки, принес бутыль со спиртом. Змея отхлебнула, прополоскала рот и, сплюнув, склонилась к шее раненого. Еж вздрогнул, и, брезгливо морщась, попытался отстраниться, заметив удлинившиеся клыки под нежными и мягкими губами ненавистной девки, но Олга схватила того за нос и с силой всадила сочащиеся ядом костяные жала в дрожащую под тонкой кожей артерию. Еж только и успел, что удивленно ойкнуть, и обмяк. Змея довольно ухмыльнулась и, вымыв руки, приступила к операции.
— Великолепна!
Намма, стоя на взгорке, наблюдал за тем, как щенки, скалясь и подбадривая себя воинственными криками, вертятся вокруг проворной Змеи, пытаясь пробить ее защиту. По уши вымазанные в грязи, напряженные, веселые и злые, мальчишки как мячики отлетали от копейного древка, со свистом рассекавшего воздух, тут же вскакивали и снова кидались на чересчур ловкого противника. Над толпой, как стая ворон над помойкой, летали гневные окрики: Чурбан ты этакий! Крепче держи меч! Я тебя, дурень, так учила? Выше и локти сведи, идиот! Ты что, совсем кретин, в лоб идти на противника, что сильнее тебя? Обводи, тьма тебе в печень!
— Даже в печатях и с ошейником ее навыки чище, чем, скажем, у тебя.
Намма повернулся к Соколу, тот лишь смиренно пожал плечами, вдумчиво любуясь боем.
— Знаю.
— Как давно ты допустил ее к щенкам.
— Как только снег сошел. Второй месяц она их мутузит.
— Да уж, — Медведь запустил пальцы в густую, отросшую за долгое время странствий бороду и со скрипом почесал. — И как успехи?
Сокол поглядел на намму и улыбнулся:
— Она великолепна!
Тот нервно хмыкнул, сурово сведя густые брови к переносице, и вновь глянул на площадку. Правила игры изменились: Ученики принялись колошматить друг друга, а Змея, прохаживаясь между парами, изредка прикладывала особо ленивых палкой по крестцу, но неизменно попадала чуть ниже, при этом довольно скаля белые зубки.
— Хочешь отстранить ее от тренировок? — поинтересовался Пернатый.
— Нет. Пусть учит. Если встретят Лиса, хотя бы будут знать, с кем имеют дело. Это полезно.
— Я тоже так подумал.
— А ты… — он осекся, — ты исполнил то, ради чего мы ее здесь оставили.
— Нет, — холодно ответил Сокол, — она не врала, когда говорила, что бесплодна. Я осмотрел Змею. У нее внутри и правда все мертво. Холод и пустота.
Змея наконец отправила мальчишек в лес на пробежку и, подняв голову, встретилась глазами с главою клана, что даже не снял еще походной торбы и амуницию, вернувшись в поселок. Некоторое время они пристально изучали друг друга, после чего Змея молча поклонилась намме, как того требовали приличия, и направилась в кухню распорядиться, а то и помочь с обедом. Медведь задумчиво проводил ее взглядом.
— Что ж, ничего хорошего в этом нет… Ты за ней по-прежнему приглядываешь?
— Издалека. Зимою у нас вышел небольшой разлад. Теперь она живет одна.
Медведь удивленно приподнял бровь и ухмыльнулся.
— Разлад? Удивительно… — потом вновь стал суров и задумчив. — Я вот никак не пойму. Имея такую силу и мастерство, почему она до сих пор не сбежала?
— Может, ей просто некуда бежать, — проговорил Сокол, умолчав о том, что пытался выгнать её прочь. В голосе его прозвучала чуть заметная грусть.
Ящер, что стоял чуть поодаль, позади своего Учителя, накручивая длинные усы на тонкие пальцы, не сводил пристального взгляда с поединщиков, и его единственный глаз лучился жгучей ненавистью.
— Эй, вы здесь? — Мотылек, чуть приоткрыв дверь, просунул голову в образовавшуюся щель. Цепкие пальцы ухватили его за ухо и с силой втянули в темнушку. Он стерпел и не вскрикнул, не впервой ему было терпеть щипки да тычки от своего наставника. Змея настороженно прислушалась, нет ли кого поблизости, и повернулась к нервно сопящему Ученику, уставившись на него своими горящими в темноте неосвещенной клети глазами.
— Ну, видел его?
— Да, только поговорить не смог.
— А что случилось?
Мотылек, теребя подол своей рубахи, принялся шептать:
— Мы пришли в приют, сдали старшему груз, и, как водится, остались на обед. Беловолосый, как его там… Дарим был за столом, и, вроде, выглядел нормально, но после трапезы куда-то испарился. Я пошел его искать, а наткнулся на эту мерзкую девчонку.
— Оракула?