Дух Зверя. Книга первая. Путь Змея

— Так шепчут духи, — вспомнила она строку из какого-то древнего сказания и улыбнулась, услышав свой собственный голос. Все ее тело действительно покрывала мягкая броня из драгоценной чешуи. Олга прижалась к Соколу и устало прикрыла веки, чувствуя, как постепенно растворяется, уходя вглубь, подлинный их облик, как сглаживаются хищные черты Пернатого, а твердые, что камень, мышцы становятся просто упругими. Она впервые за долгие годы почувствовала, что тревоги отпустили ее, а на их место пришел покой, пусть временный, но позволяющий ее душе понять суть радости и счастья. А после мягкий, но настойчивый сон поглотил обмякший разум, повергнув его в пучину очередного видения.

Глава шестнадцатая

Бремя

У девушки не было тела. Шея заканчивалась небольшим утолщением, что длинным золотым рукавом ниспадало на пол и свивалось в упругую спираль. В общем-то, не было и лица, а лишь человеческая личина52 в окружении шипастого венца, покрытого мелкими чешуйками. Существо лежало в круге огня, спокойно и с некоторой скукой кончиком хвоста поигрывая пламенем. Там, где острая костяная игла касалась рыжих трепещущих лент, огонь боязливо притухал, смиренно склоняя голову.

— В сущности, нет разницы между ненавистью и страстью, — рассуждал Змей, будто продолжая давно начатый разговор после небольших раздумий. — Две стороны одной монеты. Только смотреть на лик ненавистного вождя нам, порой, бывает противно, а вот денежное достоинство мы ценим, как основу благополучия и счастья. Суть такова, что нет крепче оков, чем ненависть или страсть, связывающие меж собою живых мыслящих существ. Мы живем мыслью и чувством. Вне этого не существует нас, это — наша жизнь. Но когда и то и другое стремится к одному человеку, не значит ли это, что мы отдаем ему жизнь? Потерять себя в ком-то глупо и недостойно высокого духа. Потерять себя в ком-то, кто жаждет власти, глупо и недостойно вдвойне. Бескорыстность такого поступка в этом случае неоправданна, будь то страсть или ненависть. Если помнишь, я считаю их единым проявлением. А любовь… о, это великая вещь! Вот что я знаю о ней. Корни ее питаются болью, но плоды священны и божественны. В ней есть все: и безумная ненависть, и неуемная страсть, что едины и являются первоосновой жизни и материей хаоса. Но главное свойство любви — это возможность гармонизировать силы там, где у силы есть оценка. Потому люди могут видеть две стороны монеты. Простые люди. А я вижу лишь кусок желтого металла. Драгоценного солнечного сплава. Поток силы и ничего более.

Змей поднял лицо и уставился на Олгу янтарными кругляшами мерцающих глаз. Там, в глубине древнейшего сознания, отраженного на влажной роговице, таились мудрость и опыт столь безграничные, что было страшно даже помыслить. Это существо видело ее насквозь, вселяя страх перед невиданной доселе мощью.

— Ты будешь терять все золото, пока не поймешь этой истины и не прекратишь метаться. Проснись!

Змея открыла глаза, подивившись четкости своих ощущений — сон спал мгновенно, не оставив и следа.

Проснись! Шепот был осязаем, как дуновение легкого сквозняка. Она повернула голову, нащупав рукою пустоту: Сокола рядом не было. Она села, озабоченно ища глазами йока, но вместо искомого наткнулась взглядом на неясную тень, маячившую в дальнем углу у самой двери. Сквозь открытое окно свет луны, ушедшей в облака, более не проникал, и в комнате царил непроницаемый мрак. Она напрягла глаза, усиливая остроту восприятия, и среди цветовых пятен, погашенных тьмою, увидела человека — яркий на общем фоне, переливающийся сгусток. В нем был страх, усталость и… еще что-то знакомое.

— Кто здесь?

— Ты о чем? — дверь отворилась, и на пороге возник Сокол.

Олга, обученная чувствовать опасность лучше, чем кто-либо из “сынов смерти”, на миг оцепенела от внезапно накатившей на нее волны ненависти и слепой бесконтрольной жажды убивать. Такое не возникает на пустом месте, а копится, нарастая, и сходит лавиной, оповещая округу гулким эхом. Здесь же…

— Осторожно!