— Ну! — начала Семирамида, поджидавшая их на бархатном канапе, — вот и вы. Стойте спокойно, Адольф, у меня голова кружится от вашего хождения взад-вперед, а ты, Эжен, принеси бутылку вина. Скоро мы разорим весь погреб, верно?.. Ну! давайте, говорите. Что будем делать?
— Но… о чем собственно речь? — спросил Адольф, держа на отлете лорнет, протертый уголком жилета.
— Мы просто приехали вас проведать и на виноградники взглянуть. Это катастрофа, судя по слухам.
— О! Катастрофа… не надо преувеличивать. Комбевальер побило градом, но он точно восстановится в будущем году и…
— Замолчи, Эжен. Вечно вы с вашими виноградниками! Я вам ничего нового не скажу, вы и так знаете, что Цезарь, ваш старший брат, женился. Он сейчас в Италии. Свадебное путешествие! пфф…
— И что же?
— Что же?., вы не понимаете? Молодые скоро вернутся, и где мы их поселим? В дровяном сарае?
— Но… здесь, разумеется, в замке просторно, хватит места для двух семей …
— Где? где? — кричала она, задыхаясь от гнева.
— Где тут, в этом бараке, место для двух семей? Ах! отец меня предупреждал!
Когда шел по тротуару рядом с фиакром. В общем-то, не таким уж и старым он был, как все теперь начинали понимать.
Мадам, орошая собеседников слюной, повторяла:
— Вы считаете, что в этом бараке есть место для двух семей? У нас дети! А жить на что? мы едва укладываемся, а в нынешнем году придется брать ипотеку. А! нет, все ясно, пора уступить Цезарю место. Теперь его очередь жить в замке. А нас он выгонит на улицу.
— Не будем судить, — мягко сказал Адольф, поправляя лорнет и оглядываясь.
— Ну, выгонит он или нас, или вас, — уточнила Мадам.
— Как?.. — закричал вдруг Адольф. — Нас?! О нас речь не идет. У нас уже есть Зое.
— А почему бы Цезарю не поселиться в Доме Наверху, позвольте поинтересоваться? Вам выбирать: обживаться в хлеву или уехать в Америку.
— Как же так? Как же так? — твердил Адольф, задыхаясь. — Послушайте, он хочет жить только здесь, в замке.
— Ох! Оставьте меня в покое с вашим замком. И, кстати, могу вас заверить, ему не нужен Фредег, он мне всегда говорил, из-за башни, с которой связаны неприятные воспоминания, уж я не знаю какие. Нет, нет, он потребует Дом Наверху.
— И вы так спокойно рассуждаете, ничего не предпринимая, — визжал Адольф. — Давайте же что-нибудь делать, черт возьми!
— Адольф! — простонала Мелани.
— Ах! — шептала Мадам, больше не обращая ни на кого внимания и заламывая тяжелые руки замурованной пленницы. — Зачем я помешала ему жениться на Гвен, единственная дочь, из богатой семьи… Ты! Прекрати пить!
Эжен поставил было бутылку на пианино между портретом предполагаемых родителей Мадам и фотографией ее подруги по пансиону у окна, обвитого плющом. Но передумал, повернул обратно, мягко ступая в ботинках с резиновой подошвой, и потихоньку налил себе стаканчик.
— Твоя вина тут тоже есть. Мсье занят разговорами с рыбаками или слушает, как виноделы наперебой его расхваливают. А что же его не хвалить? От сбора винограда он дает им два литра вместо одного, совершенно не думая о собственных детях, которые скоро уже разорятся из-за неурожаев. А Цезарь между тем прятался в конюшне. Что он там обдумывал, позвольте спросить?
На ком бы ему жениться, на той или на этой? О, он живет с ней, обнимает ее, они спят вместе в Италии. А я Италию никогда не увижу. Или увижу, но с Адольфом.
— Будь, что будет, — отважился заметить Эжен, стоявший у пианино, — последнее слово еще не сказано.
— О! — вздохнула Мадам, — конечно, столько всего может случиться, крушение поезда, бандиты, малярия. Да, надо положиться на Провидение!
Она пожала массивными плечами, быстро почистила ногти и вдруг, запрокинув голову, принялась стонать: «А! я забыла, а! он вернется и выгонит меня из дома». Вскочила и, как сумасшедшая, выбежала вон; Эжен, с сожалением оставив недопитый стакан, поспешил за нею. Адольф прошелся по комнате, с рассеянным видом плеснул себе немного вина, скользнул невидящим взглядом по фотографии предполагаемых родителей Мадам. Хозяева не возвращались, в конце концов Адольф с Мелани уехали к себе в Дом Наверху, не попрощавшись. Деревенские жители, подглядывавшие в окна, видели, что они сидели в повозке плечом к плечу.
— Цезарь — каков мерзавец! — цедил Адольф.
— Не будем судить, — ответила Мелани.