Духота

– Между прочим, – улыбнулся муж, слегка меняя направление их беседы, – вчера утром прихожу в спальню к Владыке, и он в длинной ночной рубашке, свесив ноги с кровати на пол, попивая кофе, спрашивает, явно задетый за живое: «А почему ты думаешь, что мне не могут сниться сексуальные сны?». И говорит это вместо того, чтобы как полагается иерарху, когда продрал очи от сна, благочестиво размышлять, что ему в первую очередь подобает надевать: штаны или сорочку (на чём сломал себе шею не один богословский коллоквиум)!

Я изобразил почтительное недоумение и вспомнил, что болтали о причине его служебного перемещения с севера на юг. Будто поводом стала фотоплёнка, которая засекла, как во время заграничной командировки наш архипастырь внимательно рассматривал витрину книжного магазина с открытками любовных сцен; после предъявления компромата его начальству на Родине это было сочтено нездоровым любопытством не к эротике, а к порнографии.

– Заглянул бы он в гроссбух нашей Филаретовны! На одной странице цитаты из книг отцов Церкви, на другой – график того, что бывает ежемесячно у каждой здоровой женщины… А в квартире у неё на дверных косяках, как под мышками, свечной копотью кресты. Да икон, как летучих мышей в пещере…

– Ты была у неё?

– Заходила с Таней, родственницей Владыки… Я тебе показывала, какие распашонки она привезла из Москвы для нашего сына!

– Ты уверена: «для сына»?

– Ты же хочешь мальчика.

– Надо попросить Татьяну, превосходно вышивает! Выткать бы древнегреческий орнамент золотом на пояс для подрясника… Мне так нравится меандр!… В нём что-то есть от названий старинных музыкальных инструментов: … чембало, …гобой д´ амур, фамилий полузабытых композиторов… Кариссими, Фрескобальди, …Букстехуде,… Пахельбель…

– А Россини?

– Любимчик Шопенгауэра и Ницше…

– Он был изумительный кулинар! Изобрёл рецепт нового салата и разрыдался, уронив блюдо с фаршированной индейкой… Вик, что приготовить на обед? Блинчики с мясом?

Галатея с улыбкой опиралась локтями на подоконник (диван, на котором спала, стоял рядом с окном), и смотрела в соседний двор, где мальчишка в потёртой солдатской пилотке пытался через кругляшку увеличительного стекла зажечь страницу, выдернутую из журнала «Мурзилка».

Она передвигалась по комнатам с тайной важностью, выпятив живот. Задирала перед зеркалом кофточку, рассматривая семимесячный бугор. Склонялась над пустой деревянной кроваткой и вела нескончаемый разговор с будущим ребёнком:

– Что тебе, мой хороший? Мой маленький… Я уже устала тебя носить…

Ехали трамваем – архивариус на службу, беременная – к врачам или на рынок. Вагон проносился мимо снесённого дома: щебень, доски, трубы, кирпичи…

– Смотри, – замечала жена, – все ушли, а сад остался…

В кабинете архиерея племянница епископа Татьяна, брюнетка двадцати лет, причёсывала куклу, заплетая в её косу оранжевую ленту.

Владыка, привстав из-за письменного стола, благословил сотрудника. Татьяна внезапно бросила куклу архивариусу. Тот успел поймать её и закачал на руках, будто спеленатого младенца.

– Ура! – закричала девушка, поправляя соскользнувшие очки. – Хочешь знать, каким будет отец – дай ему куклу.

Владыка заклеил конверт с письмом к своей старой приятельнице, кажется, родом из грузинских князей; писал ей, что у него чего-то болит нога, что недавно наградили орденом второй степени (о чём ни слова не сообщили в церковном журнале), что настроение его духа скверное и виноват в том, конечно, он сам. Через месяц по обыкновению отправится на север в духовную академию читать лекции… В перерывах будет расхаживать по длинному освещённому электрическим светом коридору, где висят масляные портреты маститых иерархов… Фиолетовые мантии, жезлы в женственных руках, нежные персты, сложенные для благословения… С одного холста на другой смотрит лобастый митрополит, борода лопатой; перед ним – его худой, интеллигентный преемник на посту ректора. Глядит на аскета Высокопреосвященный, точно купец на гувернантку… Только что приехала, торопливо достаёт из мелкой сумочки рекомендательное письмо… Вокруг купчины сыновья-балбесы: семинаристы…

Владыка приглашает грузинку в гости. Когда та в начале августа приезжает с молодой подругой, архиерей доказывает им: религия не кашляет кровью, а процветает, аки райский крин при потоке вод. И хитро – какой год подряд? – добавляет набившую оскомину прибаутку:

– Церковь – пасхальное яичко. Снаружи – красное, внутри – белое!

Когда поднимаются из-за обеденного стола, хозяин поворачивается лицом к иконам для благодарственной молитвы, и обе дамы, конфузясь, опускают взор, дабы не созерцать, как в расщелину между ягодицами епископа впивается подрясник: летом архиерей ходит без трусов…

Запечатав письмо жительнице Кавказа, Владыка присоединил к нему ещё конверт и попросил архивариуса отнести корреспонденцию на почту. Во втором конверте лежали бланки «Спорт-лото». Начальник епархии скупал лотерейные билеты кипами, тщательно заполняя их по никому не ведомой секретной схеме. Случалось, выигрывал три рубля.