Духота

Мать, заворачивая с кумой орущее чадо в одеяло, подняла соску с пола, облизала её, сунула сыну в рот, поправила прядь на лбу и стала сдержанно огрызаться.

– Мафия проклятая! – хохотал Стукалов, когда иерей объявился во дворе. – Едва ты вошёл в дом, тут такое случилось с теми, кто нас привёз! Шок! Столбняк! Кинулись на меня: «Ты кого пригласил?! Он же наш «пассажир»!»… Рассчитывали на другого попа… Откуда мне знать, чего им хочется? Чем ты им насолил? Они тебя, как свои пять пальцев… Ладно, поезд ушёл! Сколько нужно за обряд?

– Ничего.

– Ну тогда хоть останься, пропусти напёрсток за здоровье пацана!

– Некогда, мне ещё в одно место к трём часам.

– Да ты не горюй! – утешал портняжка. Он уже подвыпил и был в отличном настроении. Кажется, ни модельер, ни его собутыльники ни о чём не подозревали; если и слышали крики, то восприняли их как шумовое оформление, неизбежный компонент крещальной канители. – Начальник конторы – мой друг. Он даже не спрашивал «зачем?», я сказал «надо», он и дал «Волгу»…

– Где автобусная остановка?

– Не торопись, тебя отвезут. Скажи только, куда.

– Может, останетесь? – вынырнула сбоку стряпуха.

– Спасибо, в другой раз, – улыбнулся пастырь.

В машине, кроме шофёра – ни души.

Священник плюхнулся на заднее сиденье и скомандовал:

– В храм!

Дублёр крымского соседа – калека в инвалидной коляске всё ещё торчал у входа в храм. Рядом стояла баба, у которой он жил. Летом это ребро Адамово носило платье с таким вырезом сзади, что всем было видно, как спина её усеяна веснушками, будто кухонная стенка, засиженная за шкафом следами рыжих тараканов… Инвалид по целым суткам не произносил ни слова. Нынче ночью вдруг очнулся и сказал ей:

– Помоги мне… Умираю от злости… Тоска заела… Вези, что ли, в церкву…

Утром конопатая водрузила страдальца на тележку. В святилище ветеран войны молчал… Спохватился, обнаружив, что картуз, куда накидали медяков, пуст. Подал голос, мешая священнику. Баба успокоила, похлопав его по карману кителя, где зазвенели слёзки прихожан…

В алтаре потный настоятель укреплял свою кормовую базу, укладывая в портфель сырые яйца, свежий хлеб, кусок полукопчёной колбасы и прочие харчи, что остались после молебна… В те дни, когда ему «были внове все впечатленья бытия», в армии, отцу Борису накололи татуировку: на груди его распластал широкие крылья могучий орёл. Но птица эта никогда не взлетала: ряса сидела на владельце беркута, точно кожаный колпачок на глазах пернатого хищника. Кандидата богословия хватало только на то, чтобы по инерции скандировать с амвона: «ариане ненавидели христиан!», или – шушукаться со старухами на исповеди, рекомендуя чернослив от запора… Не успел молодой священник, получив назначение, появиться в храме, испытанный пастырь стал учить неоперившегося коллегу уму-разуму:

– Вы неправильно вынимаете частицы из просфор… Зачем копием наискоски режете? Клинья должны быть не друг против друга, а рядышком… Вы за кого приносите жертву? За гражданскую и церковную власть. Они должны быть заодно, дабы получалась симфония. А вы их клин в клин! Зачем сталкиваете?

Золотой зуб мерцал во рту протоиерея, как уголёк в печном поддувале.

– Я вам по-хорошему советую: не ходите по городу в рясе.

– Поп без рясы, учил Ленин, страшнее.

– Вас могут побить хулиганы.

– А милиция для чего?

– Вы грамотный человек, а босота – невежды.

– Восемьдесят процентов сотрудников внутренних дел, согласно статистике, не имеют законченного среднего образования!

– Матрёна! – крикнул настоятель, не заметив вошедшего в алтарь молодого пресвитера. – Где голландский сыр?

Черноризнице Матрёне за седьмой десяток перевалило. А когда окна вымыть под самым потолком или сменить, как парус на корабле, завесу на царских вратах, летала по лестнице, будто по реям матрос, которого на мачте посасывает ветер, точно леденец на палочке.

Чистила кадило а-ля Кикимора своё копытце.

Ныряла в преисподнюю – подвал под храмом и там кочегарила вовсю, никому не уступая котла. В руки въелась неотмываемая сажа, зато в Божьей светлице постоянно в непогоду тепло.

– Матрёна! Космонавтов запустили!

– Куды ж они зимой, в такой холод?!

Беззубая, весёлая. Была до войны старостой, и в лицо ей наганом тыкали, и в Сибирь гоняли, а от Бога не отреклась…

Увидев молодого помощника, настоятель бросил упаковывать портфель. Под левым глазом заплясал тик:

– Вас вызывает Владыка… Вместе с женой.

– Зачем?

– Я тут ни при чём!

– Я не о вас…

– Кто-то написал… Ко мне приходили, жаловались, но я тут ни при чём… Люди недовольны как вы проповедуете… Вы сами понимаете… Какие у нас сейчас «гонения»?.. Я вас предупреждал!.. Брони, Боже, лишат регистрации…

– За что?

– Ну, вы сами догадываетесь!

– А я тебе говорила? – впуталась Матрёна. – Как святишь воду – не опускай крест в порожнюю посуду! А то сила твоя в пустоту уходить будет!

– В церкви, – продолжил кандидат богословия, – запомните, отченька, я вам столько раз говорил! – ничего нового ни с амвона, ни в журнале не скажешь!