– Как же поступить, Владыка?
Ответ с исчерпывающей полнотой истины и благочестия гласил:
– Не трогать!
Кабы кто из милиционеров закурил в храме, или, к примеру, справил малую нужду у царских врат не хуже Гулливера, погасившего таким макаром пожар во дворце лилипутов, тут уж делать нечего! Надо приглашать к порядку, ибо что сделает Бог с врагами Давида, и ещё больше сделает, если до рассвета утреннего оставит хоть одного мочащегося к стене?
– А наш батюшка их едва не выгнал! – ужалил отец Борис.
Архиерей предпочёл это не расслышать, поднял бокал за здоровье Патриарха. И, когда прощался со всеми, благословляя и подставляя щёку для поцелуя, не сказал ни единого слова бывшему архивариусу. А тот в развесёлом настроении зашагал домой, подметая асфальт полами новенькой рясы под восхищённые взгляды удивлённой босоты.
Муж и жена ждали Владыку в коридоре…
Что могло взвинтить архиерея? Батюшка, точно Цезарь Октавиан Август, который был настолько осторожен, что иногда беседовал со своей супругой по заранее подготовленному конспекту, никогда не выскакивал на амвон, как сумасшедший с бритвой в руке. Он придирчиво проверял каждую фразу подготавливаемой проповеди. Знал: любой оборот чутко ловит не только паства, но и настоятель, жадный до его сказа с амвона, как муха до браги. Мордастый староста жёг глазами, будто прожекторами при наступлении Красной армии ночью на Берлин, прикидывая, какой фрагмент вдохновенного разглагольствования исподтишка зафиксировать в блокнот, дабы обеспечить уполномоченного по делам религий трофейными придирками…
Аминь Аллилуевич вышелушился из туалета.
Батюшка с матушкой по очереди припали к длани Владыки. Рука бывшего тракториста благоухала импортным мылом.
Молча проследовали в залу.
Его Преосвященство (камень, земля вокруг суха, и сам он сух, но стоит отвалить в сторону – брызнут мокрицы), указав им на диван, как на скамью для подсудимых, сам сел в курульное кресло.
– Я пригласил вас вдвоём, так как должен решить, будете ли вы, отец, служить в дальнейшем или сегодня же пойдёте под запрет… Кто вам дал право говорить на литургии, будто у нас закрывают церкви, царит пир, бульдозеры сметают храмы?
– Владыка, рукоположив меня в духовный сан, вы дали право нести Слово Божие в народ…
– Но, обращаясь к пастве, вы учитываете ситуацию, положение Церкви?
– Конечно.
– Коим образом?
– Я не трещал про бульдозеры. В проповеди на Усекновение главы святого Иоанна Предтечи, говоря о пире во дворце безстудного Ирода, сравнил закрытый храм с отрубленной головой пророка…
– Если вы хотите таким способом вести борьбу с атеизмом, вам нужно было остаться вне Церкви, не принимать сан!
– Почему?
– Потому что вы прёте против официального курса Чистого переулка, против Патриархии, против меня! Вас поддерживает прикаспийский архиерей? Ему нравятся ваши проповеди? Почему же он в таком случае не посвятил вас хотя бы в дьяконы? Почему вы обратились ко мне?!
– У него нет такой власти, как у вас.
– Разве перед хиротонией вы не дали клятву не выступать ни с какими нелояльными выпадами? Кто позволил вам заявить с амвона, что вы не коммунист?!
– Да я на самом деле не коммунист!
– Это никого не интересует! Вы не должны были об этом информировать приход!.. Ваш прикаспийский Владыка хвалит вас на расстоянии, а в своей епархии ничего похожего вам не позволил бы!
– Отпустите меня в другую епархию.
– Я запрещаю вам служить!
– До конца жизни?
– Я поставлю перед Патриархом вопрос о снятии с вас сана!
– За что?
– Ни за что! Есть превосходная зацепка – ваша болезнь, психическая неполноценность. Вы – шизофреник!
– А что вы думали о моей шизофрении, когда меня рукополагали в духовный сан? Ведь это не было тайной.
– Я не обязан вам отчитываться. Я отчитываюсь перед Патриархом!
– И не только перед ним.
– А перед кем ещё?
– Перед заграницей.
– Подлец!
– Нет, это вы подлец!
– Вон отсюда! С завтрашнего дня больше не служите!
На улице свистела осень. Баба-дворник высоко поднятой метлой сбивала с деревьев последние листья.
– Удар милосердия! – усмехнулся пресвитер.
На другой день сиротинки Христовы принесли мёду, хлеба, яблок, курицу.
– Батюшка! Да что это? Куда ж?!
– Чтоб у них повылазило!
– А Борис – лисица: «Я тут ни при чём!»
– Это его работа.
– Он, он! Третьего священника съедает… Залез в овсы и ест людей…
Пастырь утешал женщин:
– Ничего, Господь терпел…
– И долго сие будет продолжаться? – подражая супружнице протопопа Аввакума, спросила после визита прихожанок Лана.
– Всю жизнь, Марковна! – в тон ей ответил иерей, стоя у окна…
По улице ехала телега. На ней в обнимку с баранами спали цыгане. Седой возница дремал, правя понурой лошадью.
– Господи! – подумал Гладышевский. – Вот она, моя жизнь…
Жена подошла сзади, тихо обхватила руками: