Духота

Иерей, как бы чего-то ища, потерянно оглянулся. Подтверждая его диагноз, в пространстве между креслом и задним стеклом лежала форменная фуражка с голубым околышем.

– Что за род войск? – бодро спросил служитель алтаря.

Швейный мастер улыбнулся и похлопал его по колену:

– Всё в порядке! Мы как в танке.

Чемодан с крестильным ящиком давил на ступни ног священника, не желая стать кузовком из ольховой коры или бересты для сбора земляники.

– «Изми мя из уста пагубного змия, зияющего пожрети мя и свести во ад жива», – не успел по примеру соборной казначейши помолиться про себя сожитель Бога, как колымага свернула на Вокзальное шоссе и остановилась подле замызганного дома. Палисад… Двое парней возятся с чихающим мотоциклом… Один из приятелей портного достал из багажника «дипломат», сунул в его переполненную бутылками утробу ещё пол-литра водки… Навстречу гостям торопилась, вытирая руки о передник, пожилая женщина с радостными глазами.

– Ты куда меня затащил? – прошипел батюшка закройщику.

– Не переживай. Мы со всех сторон прикрыты.

Хозяйка повела священника в жильё. Законодатель мод и его друзья что-то обсуждали около машины. Комната, куда попал иерей, была задрапирована обшарпанными коврами. Скатерть на столе не скрывала свой возраст. На диване спал раздетый до пояса полный мужчина. Его растолкали; окатыш быстро поднялся, подошёл к духовному отцу и пожал ему руку. Мать карапуза (базарная газель), живущая на соседней улице, спросила, что нужно для крещения… Не грязный таз, свечи, нательный крест… Всё приготовили заранее. Виновника события, укутанного в кружево пелёнок, осторожно извлекали из одежд в комнате рядом.

Надевая епитрахиль, батюшка лихорадочно размышлял, что предпринять, если в самый важный момент люди с чистыми руками и холодным сердцем вытрут ноги у порога и войдут… Возьмут его с поличным… Провокация?.. Парад планет… Водка в багажнике… Кали-юга!

В смежной комнате вдруг разом закричали. Кума выскочила к священнику:

– Батюшка! Помогите! Мальчик умирает!

Иерей бросился к ребёнку.

Лицо малыша залила синева. Он задохнулся.

Мать, торопясь на крещение, очевидно, чересчур туго перетянула под нежным горлом узкие тесёмки фланелевой шапочки.

– Батюшка! – голосила она, хватая пастыря за рукав. – Спасите!

Священник не метнулся к друзьям Стукалова во двор. Не выбежал на улицу к телефону-автомату, чтобы вызвать «Скорую помощь». Не стал помогать женщинам делать искусственное дыхание. Он только сунул им в руки ковш воды, и пока те брызгали на труп, рывком распахнул дверь, крикнул стряпухе:

– Ещё воды! Быстрее в таз!

Из горла и носа малыша показалась кровь.

Иерей – лицом к выхваченой из чемоданчика походной иконе – нервно крестясь, принялся без требника тараторить на память молитвы, прыгая с пятого на десятое… Лишь бы успеть! Лишь бы окрестить!.. Ещё тёплый, значит – живой… Даже, если умрёт, можно будет за него молиться!

Он действовал так, как будто был не внук партработника сталинского чекана, а наследник «жеребячьего» сословия, в чьём роду, по крайней мере, десять поколений жрецов… Кто-то невидимо управлял его руками и языком, обуздывая суетливость, а мысли всё время концентрировал на том, что единственно разумное сейчас – не вызов машины с медиками, не паника по поводу каскада неминуемых неприятностей (кого убедишь? «Кто крестил? Ты? Ты и угробил!»), не искусственное дыхание, а таинство Крещения.

Мать одной рукой прижимала сына к себе, другой пыталась подтереть пелёнкой его сморщенный испачканный зад. Обе женщины ходили ходуном вокруг купели. У кумы плясала в стиснутом кулаке мигающая свеча.

Мать пальцами залазила ребёнку в рот, отдирала прилипающий к нёбу язык. Её губы и ладонь пылали от крови.

Когда бездыханное тельце вынули из купели, у мальчика – почудилось пастырю – дрогнула ноздря.

Нужно было читать Апостол и Евангелие. Викентий выхватил из чемоданчика книгу. И тут в его спину вонзился петушиный, перепуганный вопль.

– Живой! – дрогнуло в груди священника.

Путаясь ногами в подряснике, иерей вернулся к импровизированной купели.

– Давайте сначала… Успокойтесь… Вымойте лицо себе и чаду…

Пистолет растопыривал веки, вращал безумные белки, ревел что есть мочи на весь дом. Синева на лбу и щеках потихоньку таяла.

– «Фраер!» – глядя на него с улыбкой, выругался про себя экс-фигурант.

Он снова, уже более внимательно, перечитал вслух все положенные молитвы, опасаясь – не дай Бог – пропустить хоть слово из крещальных формул. Сгоряча совсем забыл о сокращённом варианте, допускаемом в экстремальных ситуациях, когда смерть заманивает человека в чертог теней.

Молодой священник устало смотрел на расплыв капель крови в тазу… Как некоторые подвижники крестились в собственной крови, так и бутуз начинает нести свой крест от крови в купели…

Он машинально вытер маленькие ножницы, закрыл крестильный ковчежец, снял с себя поручи и епитрахиль.

Стряпуха, сливая воду из таза в ведро, причитала без умолку:

– Где ж это видано? Отцы родимые, Параскева Пятница! Видано не видано такого случая… Придушила грудничка, мать называется! Глянь на батюшку, белый, как стена!