Духовка Сильвии Плат

– Нет, я останусь. Тут куча моих отпечатков на ручке двери, мебели и ещё чёрт знает где. Если начнётся расследование, то мне нужно быть свидетелем. Да и без меня Синтия совсем расклеится и в истерике выложит всю правду. Мы не можем этого допустить.

Я тяжело вздыхаю, не в силах спорить.

– Боже, кажется, меня сейчас вырвет, – только и бормочу я.

– Прости за то, что втянула тебя в это. Но мне было не к кому больше обратиться.

Я в упор гляжу на тебя. Впервые не узнаю́.

– Кто ты?.. – шокированно спрашиваю я скорее у самого себя. – Если бы мне позвонила Синтия, я бы не пришёл. Так что я здесь из-за тебя. Я убил человека ради тебя.

– Я понимаю, – говоришь ты, однако я не уверен, что до конца понимаешь. – Но сейчас ты должен уйти. Я делаю это ради твоего же блага.

– Тебе стоило раньше подумать о моём благе.

Я сам не знаю, чего боюсь больше: того, что убил человека, того, что я убил его, потому что ты попросила, или того, что ты прогоняешь меня после того, как это случилось. Я бы остался, как бы опасно это ни было, ведь я без памяти, сумасшедше и неразделенно влюблён в тебя. Это злит меня. Как же меня это злит! Я никогда не чувствовал ничего подобного ни к одному человеку на Земле. Никогда. И это чертовски меня раздражает. Мне страшно от того, что я могу быть настолько в чьей-то власти. В твоей власти.

– Я знаю, что, втянув тебя во всё это, я безвозвратно разрушила всё, что между нами было. И буду корить себя за это до конца жизни. Но ты должен понять одну вещь: Милитант не был святым, – вероятно, таким образом ты пытаешься оправдать то, что мы сделали.

– Это не нам решать.

– Чего ты боишься?

Я молча смотрю на тебя.

– Арго, ты боишься Бога?

– Нет… Я боюсь тебя.

Я не только злюсь, в глубине души, несмотря ни на что, я действительно беспокоюсь за тебя. Моё сердце сжимается до щемящей боли в груди от одной мысли, что придуманный тобой план может не сработать.

Перед уходом я забираю перчатки, которые были на нас, пока мы тащили тело Милитанта. Ты говоришь, что их лучше унести и сжечь, чтобы их не смогли найти в случае обыска (если его станут проводить). Я не спорю. Это довольно логично.

Когда я ухожу, то могу думать только о том, что никогда в жизни мне не было так паршиво. Мне кажется, что моё сердце разбито, потому что единственная преграда, которая есть между нами, – это ты.

Я чувствую вечно, как будто тону,
Вдыхаю морскую прибрежную мглу;
Мне кажется часто, как будто лечу,
И хочется ввысь, но, увы, не могу.

Я чувствую вечно, как будто мертва,

Хоть каждое утро встаю без труда;
Мне кажется часто, безумно лжива
Вся жизнь, вокруг гнусно, одна лишь нажива.

И чувствую часто я силы в себе

Измерить ошибки, исправить их все,
Но кажется также, что это напрасно,
Ведь игры с судьбою порою опасны.

Я чувствую жизнь и чувствую смерть,

Мне кажется, проще совсем не смотреть
На эту прискорбную мерзкую ложь,
Ведь ввек не исправить её, ты поймешь.

Я чувствую также, что жизнь неплоха,

Ведь где-то же есть в ней силы добра,
Мне кажется, жизнь вполне хороша,
Лишь люди творят из неё много зла.

Зима. Декабрь

Сид Арго

Похороны Милитанта проходят в довольно спокойной атмосфере, не учитывая слёз Синтии.

Я не хочу идти на похороны, но раз идут мои родители, то и я должен. Так нужно. В конце концов, он был одним из нас. Все в Корке это чувствуют. Это почти священное чувство коллективизма: если ненавидеть, то всей душой, если любить, то всем сердцем, если горевать, то всем вместе. Поэтому, чтобы проститься с ним, собирается почти весь город. Снег к этому времени полностью тает, но зато начинается нескончаемый дождь, длящийся в течение первых дней декабря.

Гроб Милитанта огромен, гораздо больше, чем нужно любому человеку, даже самому крупному. Но предают его земле за пределами кладбища, так как оно является тем местом, где могут покоиться только люди, умершие не по своей воле. Патрик не читает молитву, лишь под звуки дождя в полной тишине первым кидает на крышку гроба, натёртую до блеска, одну тёмно-алую розу. За ним цветы бросают сестра Милитанта, наша директриса и Синтия. Перед погребением гроб не позволяют занести в церковь для прощания, ведь самоубийцам такие почести не положены.