Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

             «Still though the one lsnig
   (One, yet of contradictions made), Idedicate to Nationality,
   I leave in him revolte. (O latent right of in surrectur.
             O quenchless indispensable fire!)».

Это можетъ также хорошо сойти за поздравленіе ко дню рожденія, какъ и за пасхальный гимнъ. Это столько же можетъ быть стихотвореніемъ, какъ и тройнымъ правиломъ, но всего трудне представить, что поэтъ этой рунической поэзіи хотлъ «пть», быть патріотомъ и въ то же время мятежникомъ. О'Конноръ говоритъ, что для того, чтобы понять произведшія Уитмана, нужно видть самого автора. Бюккэ Конвей и Рюисъ говорятъ-тоже самое. Но мн кажется, что впечатлніе мечтательной дикости, которое получается при чтеніи «Побговъ травы», наоборотъ, еще усилится при взгляд на поэта. Но все же онъ послдній одаренный экземпляръ современнаго человка, рожденнаго дикаремъ.

Тридцать-сорокъ лтъ тому назадъ на улицахъ Нью-Іорка, Бостона, Новаго Орлеана, потомъ Вашингтона встрчался человкъ необыкновенной крпкаго тлосложенія, крупный, съ нсколько грубоватыми членами, всегда очень небрежно одтый и напоминающій собой механика, моряка или вообще какого-нибудь рабочаго. Онъ ходилъ почти всегда безъ сюртука, часто безъ шляпы: въ жаркую погоду онъ шелъ всегда по солнечной сторон улицы, подставляя горячимъ лучамъ свою большую голову. Черты его лица были тяжелы, но красивы; его лицо имло гордое и въ то же время симпатичное выраженіе, у него были кроткіе голубые глаза. Онъ часто обращался къ прохожимъ, не взирая на то, знакомъ ли онъ съ ними или нтъ. Случалось, что онъ хлопалъ по плечу совершенно постороннихъ ему людей. Онъ никогда не смялся. Большею частью онъ былъ въ срой, всегда неизмнно чистой одежд, но на ней иногда не хватало пуговицъ. На немъ была цвтная рубашка и блый бумажный воротничокъ. Такова была нкогда наружность Вольта Уитмана. Теперь онъ больной семидесятилтній старикъ. Я видлъ его фотографію, снятую недавно. На немъ, какъ обыкновенно, одна рубашка, но на этотъ разъ онъ весьма некстати въ шляп. Его лицо крупно, но прекрасно; онъ никогда не стрижетъ своихъ волосъ и бороды, и они волнами спускаются на плечи и грудь. На указательномъ пальц его вытянутой руки онъ держитъ изящно сдланную бабочку съ распростертыми крыльями, онъ сидитъ и разсматриваетъ ее. Но эти портреты Вольта Уитмана не длаютъ его сочиненій боле литературными и они въ этомъ отношеніи, являются поэтической дисгармоніей. Вольта Уитмана хотли сдлать первостепеннымъ американскимъ народнымъ поэтомъ, но это можно только принять за насмшку. У него совершенно нтъ простоты народнаго писателя, народъ примитивне его.

Въ его язык нтъ затаенной народной крпости, но есть шумливая сила; то тутъ, то тамъ прорывается, словно громъ оркестра, радостный крикъ побдителей, который напоминаетъ утомленному, читателю индйскія военныя пляски. Вообще, при ближайшемъ разсмотрніи всюду встрчаешь этотъ дикій танецъ словъ. Поэтъ длаетъ большія усилія, чтобы что-то показать своими стихами, но онъ не можетъ достичь этого безсвязными словами. У него есть стихотворенія, которыя состоятъ только изъ однихъ названій, такъ что каждую отдльную строчку можно было бы принятъ за оглавленіе:

«Американцы! Завоеватели!
Для васъ программа псни:
Псни прерій,
Псни Миссисипи, далеко текущей, къ самому Мексиканскому заливу.
Псни Огіо, Индіаны, Иллинойса, Іовы, Висконсина и Миннезоты,
Псни, он несутся дальше, отъ центра Канзаса и оттуда на такое же разстояніе
Несутся дальше, какъ неизмнное біеніе огненнаго пульса,
Чтобы оживить всхъ».

Конецъ! Въ слдующемъ стихотвореніи онъ говоритъ уже совершенно о другомъ. Онъ разсказываетъ намъ, какъ онъ «во время оно поучался, сидя у ногъ сгараго учителя», но теперь старый учитель «будетъ поучаться, сидя у его ногъ».

Само собою разумется, если цивилизованный читатель приметъ во вниманіе, что къ своимъ старымъ учителямъ Уитманъ причисляетъ Христа, Сократа и Платона, то ему покажется, что онъ нсколько свихнулся. Эмерсона и англичанъ, очевидно, воодушевляли его безконечные ряды именъ, эти каталогообразныя колонны; это, несомнйно, самое необыкновенное и оригинальное свойство его стиховъ. Это литературные феномены, которымъ нтъ подобныхъ. Вся его книга переполнена этими списками. Въ его псн Of the droad-ахе, состоящей изъ 12 отдловъ, едва ли найдется одно стихотвореніе безъ этихъ реестровъ. Рриводимъ одинъ изъ этихъ отдловъ: