Духовная жизнь Америки (пер. Коваленская)

Когда говорятъ объ Уитман, то большею частью имютъ въ виду его «Побги травы». Другихъ съ essays — опытовъ, не читаютъ, да они, кстати, и неудобочитаемы. Если бы онъ родился въ цивилизованной стран и получилъ бы настоящее образованіе, можетъ бытъ, изъ него вышелъ бы маленькій Вагнеръ; у него чувствительные нервы и музыкальная душа, но онъ родился въ Америк, въ этой обособленной стран, гд все реветъ ура и гд жители отличаются только однимъ всми признаннымъ талантомъ — коммерческой оборотливостью; въ этой стран онъ могъ быть лишь переходнымъ звеномъ между первобытнымъ существомъ и современнымъ человкомъ.

Въ нашей стран, - говоритъ американскій писатель Натаніель Готторнъ, — въ нашей стран нтъ пнія, нтъ покоя, нтъ мистерій, нтъ идеализма, нтъ старанья, а поэзія и плющъ, ползучія растенія и вьющіяся розы ищутъ развалинъ, по которымъ они могли бы виться.

Вслдствіе прирожденной первобытности своей натуры Уитманъ любитъ книги боле или мене примитивнаго содержанія; поэтому чтеніе библіи доставляетъ ему высочайшее поэтическое наслажденіе. Это чтеніе скоре способствовало развитію, чмъ уничтоженію его дикихъ стилистическихъ замашекъ. Въ его стихи безпрестанно вкрадываются библейскія выраженія и библейскій ходъ мыслей. Нкоторыя мста въ его сочиненіяхъ такъ похожи на библейскій текстъ, что приходится удивляться, до какой степени онъ освоился съ этой отдаленной поэтической формой. Приведемъ для примра стихотвореніе Song of the answerer (псня отвтчика):

«Юноша приходитъ и приноситъ мн всть отъ своего брата,
Какъ можетъ онъ знать своего брата?
Скажи ему, чтобы онъ далъ мн знакъ.
И я стою предъ юношей лицомъ къ лицу
и беру его правую руку въ свою лвую руку
и его лвую руку въ свою правую руку.
И я отвчаю отъ имени его брата и человчества
и я отвчаю отъ имени того, который отвчаетъ за всхъ,
и я посылаю эти знаки…»

Разв это не похоже на произведеніе какого-нибудь ветхозавтнаго писателя?

Ежедневное занятіе библейской поэзіей по всей вроятности придало смлости его литературнымъ произведеніямъ, и онъ, не стсняясь, говоритъ объ очень рискованныхъ вещахъ.

Онъ грубо описываетъ пылкую чувственность и мысли неразвитаго ума, — въ этомъ выражается его современность. Но этотъ реализмъ не есть слдствіе сознательной художественной смлости, а происходитъ отъ наивности первобытнаго сына природы. Эротическій отдлъ въ его «Побгахъ травы», за который онъ былъ лишенъ службы и по поводу котораго ультра-нравственные бостонцы возносили свои вопли къ небесамъ, на самомъ дл заключаетъ въ себ только то, что безнаказанно можно писать во всхъ странахъ, но, правда, что его смлыя мысли выражены грубо и невоспитанно; можно было бы сказать вдвое больше, но иначе, съ меньшей наивностью, съ меньшимъ библейскимъ оттнкомъ; пиши онъ нсколько боле отдланнымъ языкомъ, перемсти онъ одно слово туда, другое сюда, вычеркни пошлости и замни чмъ-нибудь другимъ, — и его сочиненія имли бы гораздо большую цну въ литератур. Языкъ Уитмана далеко не самый смлый и горячій сравнительно со всми другими произведеніями, но онъ самый безвкусный и наивный изъ многихъ.

Наивность Вольта Уитмана такъ неизмримо велика, что она иногда даже заражаетъ читателя. Эта изумительная наивность доставила ему нсколькихъ сторонниковъ среди men of letters (литераторовъ).

Его таблицеобразныя стихотворенія, его невозможныя перечисленія людей, штатовъ, домашнихъ принадлежностей, инструментовъ, частей одежды представляютъ собою самое наивное творчество, которое все-таки обогащаеть литературу. Но если бы въ Уитман не было такой поразительной и совершенно искренней наивности, то его бы не читали совсмъ, потому что въ иемъ нтъ и признака поэтическаго таланта.

Когда Уитманъ хочетъ что-нибудь воспть, то онъ называетъ этотъ предметъ на первой же строчк, на второй строчк — второй предметъ, на третьей — третій и т. д. Онъ только тмъ и воспваетъ, что перечисляетъ предметы, о нихъ же самихъ онъ не знаетъ ничего, кром названій, а названій онъ знаетъ безчисленное множество, плодомъ чего и являются его вдохновенные списки названій.

У него слишкомъ безпокойный умъ и неразвитая мысль, чтобы остановиться на какомъ-нибудь отдльномъ предмет и воспть его. Онъ изображаетъ жизнь въ общемъ, не отличая тонкихъ особенностей отдльныхъ предметовъ. Онъ поражается только ихъ шумнымъ количествомъ, онъ всегда видитъ массы.

На какомъ мст ни открой его книгу, сколько ни перечитывай каждую страницу, — повсюду находишь, что онъ хочетъ воспть то или другое и въ конц-концовъ остается при своемъ намреніи и называетъ предметы только до имени. И только!